Международная образовательная программа » Школа мастеров » в рамках Транссибирского арт-фестиваля продолжила свою работу в 5-ом по счёту сезоне в Новосибирске. Мастер-курс заслуженного артиста РФ, профессора Санкт-Петербургской консерватории Александра Сандлера (фортепиано) состоялся с 23 по 27 августа и завершился концертом юных пианистов, принявших участие в мастер-классе. Образовательная программа «Школа мастеров» осуществляется с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.
Александр Михайлович Сандлер известен как педагог, подготовивший ряд концертирующих пианистов, лауреатов международных конкурсов, в том числе победителей конкурса им. П. И. Чайковского – Мирослава Култышева и Сергея Редькина. Являясь одним из ведущих профессоров Санкт-Петербургской консерватории, Александр Сандлер часто принимает участие в работе жюри международных конкурсов (Санкт-Петербург, Москва, Хельсинки, Киев, Сан-Себастьян, Рига). Регулярно проводит мастер-классы в России и за рубежом. В качестве приглашенного профессора преподавал в Университете Альберты (Эдмонтон, Канада).
В мастер-классе в Новосибирске после предварительного отбора приняли участие молодые исполнители из Новосибирска:
Дарья Никитина, Милена Путилина, Роман Борисов, Ева Медведко, Иван Калатай, Сергей Смирнов.
— Александр Михайлович, вы впервые приняли участие в образовательной программе «Школа мастеров» в рамках Транссибирского арт-фестиваля, какие впечатления от ребят?
— Очень хорошие. Начну с того, что было непросто выбрать из десяти заявок, так как практически все ребята мне понравились. Слушая представленные предварительно видеозаписи, я опирался в своём выборе на два критерия: первое — на возраст (старался оставить более юных) и второе — на репертуар (произведения композиторов, в которых я мог бы быть, как мне кажется, максимально полезен в своих советах исполнителю, например, Бах, венские классики, Шопен). Среди принявших участие были Роман Борисов и Иван Калатай, которые на сегодняшний день уже являются очень серьёзными музыкантами.
— В одном из ваших интервью вы говорите, что мало, кто может хорошо исполнять Шопена, что это недостижимая высота.
— Да, это сложно. Бывает, что пианист попадает «в яблочко» по своей природе в музыке этого польского композитора. У меня был ученик, который выиграл Московский международный конкурс им. Фредерика Шопена 5 лет назад. Тогда он просто купался в этой музыке, очень много её переиграл и свободно в ней себя чувствовал. Но позже, в какой-то момент, он потерял прежнее удовольствие от исполнения произведений Шопена.
Вообще, музыка Шопена — это довольно тонкая материя. В 2010 году в Петербургской консерватории был организован собственный конкурс в честь юбилея композитора, и хочу сказать, что из всех студентов, пожалуй, только Сергей Редькин попадал в эту музыку.
Шопен в своем нотном тексте заложил очень многое, в том числе определённые приёмы звукоизвлечения. История фортепианного исполнительства насчитывает множество выдающихся шопенистов, таких как Иосиф Гофман, Игнацы Фридман, Артур Рубинштейн, Владимир Горовиц, Бенно Моисеивич, Нейгаузы — отец и сын, и масса других. Из более поздних записей — Михаил Плетнёв, как последователь классических традиций исполнения Шопена. Из молодых исполнителей — Даниил Трифонов, а также многие лауреаты шопеновского конкурса. Я считаю, что на данный момент у нас потерян подход к романтической музыке. Та традиция, которая сформировалась в начале ХХ века, о которой мы можем судить по записям, почему-то сейчас вызывает отторжение. Более поздние и с технической точки зрения совершенные, акустически выверенные, вычищенные записи вытеснили пластинки, на которых слышен шум, аплодисменты зрительного зала, но которые с исполнительской точки зрения являются выдающимся явлением. Кстати, одним из пианистов современного мира, который, на мой взгляд, продолжает старую версию интерпретации музыки Шопена — американец Эндрю Тайсон, который принимал участие в одном из конкурсов Шопена. Он играет очень рафинированно, легко, без нажима, но это редкое исключение.
— Вы довольно часто даёте мастер-классы юным пианистам, как вы считаете, сама эта форма обучения влияет на профессиональный рост ученика?
— Очень хочется верить, что что-то новое этот вид обучения даёт молодому исполнителю. Конечно, нельзя переоценивать роль мастер-класса, всё-таки основную работу с учеником делает его непосредственный педагог, и это главное. И оценить количество проблем, вникнуть в их глубины за неделю-две невозможно. Но эффект определённый от мастер-класса есть.
— Сами не относитесь ревниво к тому, что ваши ученики могут посещать мастер-классы других педагогов?
— Абсолютно нет, я вообще разрешаю всем всё, что они хотят.
— В вашем классе проводятся открытые занятия, когда присутствуют ученики разных педагогов одновременно, как было принято у Г. Нейгауза, например?
— Нет, в моём классе такое не сохранилось, возможно потому, что мои ребята постоянно где-нибудь играют. Но у моего бывшего ученика — Петра Лаула есть подобная форма — студио-класс. Он почерпнул этот опыт у своего друга — французского виолончелиста, который проводит подобные занятия в Парижской консерватории. Перед каким-либо концертом класса или экзаменом он собирает вместе своих учеников, готовит вкусное угощение, и все друг перед другом играют, а потом обсуждают исполнение каждого, делятся впечатлениями, едят тирамису и пьют чай.
— Продолжаете ли вы давать свои собственные концерты? Есть ли у вас обязательства как профессора консерватории — обязательно дать концерт раз в год концерт?
— Уже нет, я погряз в этой педагогической работе, и на свои выступления не остаётся времени. Да у нас и играть сейчас пока негде. Консерватория долгое время ремонтируется. Всех учащихся и преподавательский состав перевели временно в здание бывшего военного училища. Территориально это находится через дорогу от консерватории. Но, конечно, классы другой площади и сухой акустики, к которой я долго приспосабливался, так как поначалу не понимал, что играет ученик. Импровизированный зал сделали из трёх совмещённых аудиторий. С залом Глазунова, конечно, не сравнить. Консерваторию ремонтируют почти 6 лет, обещают к 2024 г. закончить.
— Что эффективнее с точки зрения конечного профессионального результата: учёба у одного педагога с самых начальных этапов до выпуска из консерватории или на каждой ступени музыкального образования обучение у разных преподавателей? В первом случае педагог лучше всего знает ученика, а во втором пианист имеет возможность дополнить своё мастерство разными школами.
— Смотря какой педагог. Найти своего учителя ничуть не проще, чем найти свою половину в жизни. В спецшколе я учился у одного педагога (М.В. Вольф) с третьего класса до выпуска и с удовольствием бы это продолжил дальше, если бы она преподавала в тот момент в консерватории. Первые два года в Петербургской консерватории я учился у В.В. Нильсена. Он был гениальный музыкант, но я не смог у него учиться. С ним простые вещи стали сложными, всё перестало получаться. Такое впечатление было, что сработал эффект сороконожки, когда начинаешь думать, где твоя 38 нога, и полностью парализуется всё тело. Он умудрялся проблему поставить таким образом, что музыкальное произведение разваливалось. При всём этом некоторым студентам такой вариант преподавания подходил. По обоюдному согласию мы расстались. Я перешёл в класс к Г.П. Фёдоровой, и всё постепенно наладилось.
— А вы сам строгий учитель?
— По молодости был. Сейчас уже поостыл. Возможно, потому что ученики все стараются, и мне некого упрекнуть в недобросовестном отношении к занятиям.
— А ваши юные воспитанники сейчас отличаются от тех, что были в прошлых поколениях?
— Да, они другие. Во-первых, они много занимаются. Вспоминая себя, я могу сказать, что ленился больше. Мне всё довольно легко давалось, и заниматься более серьёзно я начал, пожалуй, только к старшим классам десятилетки, а по-настоящему уже в консерватории. А сейчас школьники трудятся минимум по 4 часа в день, я уже не говорю про студентов. Всё вроде бы иначе, но музыкальные задачи остаются также неизменны.
— А в репертуарном смысле? Часто ли вы включаете в программу подопечных произведения современных композиторов конца ХХ — нач. ХXI века? Стоит ли такая задача в консерватории? Как к таким экспериментам относится профессура вуза?
— В основном, обучение идёт на произведениях композиторов-классиков. ХХ век — это Прокофьев, Шостакович, например. Что касается авангарда, то сейчас достаточно много международных конкурсов включает в себя обязательное исполнение произведений современных композиторов. И просто необходимо уметь играть пьесы в современной нотации. Надо сказать, что разбор произведения, написанного таким образом, требует приличного количество времени, хотя в итоге всё оказывается не таким сложным, как в начале. Один из моих учеников готовился к конкурсу в Орлеане, который полностью посвящён музыке ХХ века. Он выучил большое количество сочинений современных авторов и играл мне их. И многие произвели на меня впечатление с точки зрения композиции. Действительно талантливо написанные пьесы. Что касается экзаменов в консерватории, то мы с учениками не мучаем слух коллег (смеётся), хотя любители такой музыки у нас есть. Просто учебный план в консерватории построен таким образом, что студенты должны играть современную музыку один раз на зимней сессии второго курса совместно с циклом И.С. Баха.
Есть молодые пианисты, которые много исполняют такой музыки. Например, Сергей Редькин. Он сам сочиняет, занимается композицией, а также не так давно сыграл несколько фортепианных концертов, написанный петербургскими композиторами.
— Вы упомянули одного из прославленных ваших студентов последних лет, лауреата международных конкурсов, в том числе, Третьей премии и Бронзовой медали XV Международного конкурса им. П.И. Чайковского, красноярца — Сергея Редькина. Вы подготовили его за полгода к такому блестящему результату. Кого вы считали на период соревнования его конкурентом?
— Конкурс был очень сильный. Но мне казалось изначально, что участие Сергея было безнадёжным в том смысле, что его направленность как музыканта несколько отличается от того, что требуется на этом конкурсе. Скажем, концерт Чайковского — не самый его любимый. Конкуренция была высочайшая. Сложно выделить кого-то отдельно, так как уже на первом туре были суперсильные ребята, которые впоследствии занимали призовые места в других престижных конкурсах, как например, Андрей Гугнин, Юрий Фавори. После прохода на второй тур Сергея поселили в номер вместе с Люкой Дебаргом, другим талантливейшим пианистом, взявшим IV премию.
— Отношение к конкурсам поменялось в последнее время?
— К конкурсу Чайковского, пожалуй, да после того, как сопредседателем организационного комитета стал Валерий Гергиев. Для конкурсантов открылись серьёзные возможности. Вскоре после конкурса прозвучали совместные концерты и состоялись проекты Мариинского театра и маэстро с Сергеем Редькиным, Джоржем Ли, с Люкой Дебаргом и многими другими. Что касается других конкурсов, думаю, что когда музыкальное состязание происходит без публики, то это несколько девальвирует результат, хотя может быть всё будет хорошо.
— Какие у вас есть пожелания команде образовательной программы «Школа мастеров»?
— У меня остались самые лучшие впечатления от проекта и людей, к нему причастных. Я очень благодарен всем, кто занимался организационной частью мастер-класса — Анастасии Медведко, Юлии Поповой и Елене Крунэ. Мне кажется, они делают очень важное дело для города, для детей. Я желаю им, чтобы их проект в рамках Транссибирского арт-фестиваля «Школа мастеров» развивался, получал отклик у аудитории, а мастер-классы проходили регулярно и с пользой для юных музыкантов.
