– В творчестве каждого деятеля искусств есть свои взлеты и падения. Не могли бы Вы рассказать о Ваших?
– Мне кажется, что хотя самые неприятные и драматичные вещи остаются в памяти, – о них не надо рассказывать. Когда-то мой педагог Марина Семенова, которая была очень мудрой женщиной и прожила долгую жизнь, прошла огонь, воду и медные трубы и все ужасы за 100 с лишним лет с нашей страной, мне сказала: «Коля, ты мальчик умный. Когда напишешь книгу, романтизируй мой образ».
Надо все романтизировать. Конечно, были в жизни моменты тяжелые: не принимали в Большой театр, были бесконечные чьи-то дети, которые рядом учились, которые забирали и роли, и зарплаты… Но все это настолько мелко!
– Скажите, оказал ли влияние на Ваше творчество Вахтанг Чабукиани?
– Мое поступление в Тбилисское хореографическое училище совпало с тем моментом, когда Чабукиани вернулся в школу, к балету, после 20-летнего перерыва.
Я помню, в тот год мы праздновали его 80-летие. Чабукиани уже плохо ходил, носил паричок… В честь юбилея был спектакль – один из его балетов на грузинскую тему.
Я, как учащийся первого класса, стоял возле трона, на котором он сидел. В конце все выходили, выносили ему цветы, падали к ногам, говорили какие-то слова. И вот появляется его партнерша Вера Тикнадзе с букетом лилий, под музыку всходит на сцену и бросает цветы к его ногам. И в тот момент, когда она вышла с цветами, включили мавританский танец («Отелло» – один из балетов, который поставил Чабукиани). Повторюсь, к тому времени Чабукиани уже очень плохо передвигался – но тут он вскочил и начал танцевать вариацию, мавританский танец…
Было ощущение, что театр сейчас взорвется: все кричали, аплодировали. А для меня это было первое столкновение с чудом. Я увидел, какая у человека была власть над толпой – власть энергетическая. От него, от того, что он делал, шло электричество.
Но в ту секунду, когда выключили музыку, – его подхватили, и он превратился опять в очень плохо двигающегося человека. Мне несколько раз довелось репетировать с Чабукиани: я был мальчик способный, и он изъявил желание со мной репетировать. Но я его предал – уехал в Москву…
– Есть ли на видео балеты с Вашим участием, которые Вам нравятся?
– Если учесть, что на домашнее видео я записан с первых шагов на сцене, то мне много чего нравится. Профессионально для продажи записано со мной 2 спектакля: «Пиковая дама» и «Жизель».
В Большом театре записано очень много спектаклей со мной, но жадность и жлобство некоторых наших руководителей в театре не пускают их в продажу. В итоге канал «Культура» покупал «Пиковую даму» у французов, потому что это дешевле, чем покупать у Большого театра.
– Видели ли Вы фильм «Черный лебедь»? Если да – то понравилась ли Вам эта идея режиссера экранизации? Нравятся ли попытки изобразить на экране балетный мир?
– Натали Портман – очень красивая женщина, но представить ее в образе лебедя невозможно. У этой женщины нет ни линии шеи, ни длинных рук. А у русского зрителя есть определенное представление – должны быть какие-то удлиненные пропорции у лебедя.
Есть такой фильм, снятый Учителем по сценарию Дуни Смирновой, – «Мания Жизели», о русской балерине Ольге Спесивцевой. Играет там Галина Тюнина. Это, конечно, тоже чудовищно. Но Тюнина хотя бы абрисом попадает в образ романтической балерины.
Человек, который пишет сценарии к фильмам о балете, должен в балете понимать! Он должен через себя какие-то вещи пропустить, должен понять – что такое профессия балеруна или балерины. Тогда это интересно. А то можно сделать клюкву. В основном все, что снимается про балет – это клюква.
– Как Вы относитесь к Михаилу Барышникову?
– Мне не довелось видеть его живьем. Если смотреть на записи, танцевал он идеально. Но ему еще безумно повезло с Голливудом: Барышникова снимали с дублями, много склеек в записях. То есть все, что вы смотрите с его участием, – это отчасти кино.
Я очень уважаю и Нуриева, и Барышникова, но я хочу вам сказать, что все те танцовщики, которые остались в этой стране, были ничуть не менее талантливы. Это была золотая эра в балете.
