Поступив в консерваторию, я на некоторое время забыл о своих оперных пристрастиях – предметов было много, студенческая жизнь была многообразной. Новизна впечатлений захватывала и впечатляла. Более того, она не давала возможности сосредоточиться на чём-то одном: лекции, доклады, семинары, фольклорная экспедиция, разного рода практики, общественная работа…. Однако, со временем два рода деятельности, не прописанные в учебных планах, начали активно вторгаться в расписание моих студенческих забот. Не помню с чьей лёгкой руки я попал в собрание студентов, которым было поручено проведение новогоднего вечера, «капустника». Ах, эти капустники тех далёких лет! Маленькие глотки свободы в общей атмосфер зажатости и запретов! Ростки диссидентства и шестидесятничества! Контакты с участниками «капусткомов», участие в новогодних вечерах показали мне все воистину необъятные возможности этой формы самодеятельного театрального творчества. Тут отчётливо проявлялось несколько направлений. Во-первых, это авторское, литературно-музыкальное начало – без сочинения собственных, оригинальных текстов, без их музыкальной обработки капустника просто не было бы. Это могло походить на эстрадное обозрение, оперу или балет, оперетту, но при всём многообразии и сплетении разнородных элементов – это был уже театр. Точнее сказать, его литературная основа, требовавшая от авторов лаконичности, заострённости, остроумия. Во-вторых, от участников этих действ требовались определенные актерские способности. Необходимым становилось умение «представлять», изображать, пародировать, не чураться элементов клоунады и буффонады. Высоко ценилось искусство подражания голосу, походке, манере общения изображаемого объекта. Ну, а поскольку выведение на сцену основных действующих лиц учебного процесса – директора, декана, профессуры было главной стержневой основой любого капустника, здесь также требовалось определенное мастерство и умение. И, наконец, третье: из всей этой пестроты идей, сюжетов, скетчей и зарисовок, нужно было сочинить нечто единое. Необходимо было всё это объединить или п о с т а в и т ь. Таким образом, авторство, актёрство и режиссура соединялись здесь ради создания конечного театрального продукта. В опыте участия в многочисленных консерваторских капустниках я последовательно, смею надеяться, овладевал каждым из направлений. Но наиболее близкими для меня оказались первое и третье направления. Актёров в нашей среде всегда было достаточно и это с учётом того, что большая часть содержания была чисто музыкальная. Больше всего мне нравилось сочинять эти пьесы и ставить затем их на сцене. По сути дела эта пёстрая студенческая компания, пытавшаяся за одну-две недели создать (а иногда и за два-три дня) праздничное шоу, была неким бродячим театром. Он был трудноуправляемым (впрочем, как и каждый театр), но при благоприятном стечении обстоятельств из него мог вырасти настоящий профессиональный театр, типа, скажем, театра Марка Розовского при МГУ и многих других. Я поздно это понял, да и амбиций режиссёрских у меня тогда не было: сначала учеба, потом преподавательская работа.
Конец пятидесятых – начало шестидесятых годов в театральной жизни страны был обозначен восстановлением в правах творческого наследия Всеволода Мейерхольда, были живы его ученики, соратники, восстанавливались некоторые из его спектаклей («Мандат» с блистательным Э. Гариным в «Театре киноактёра»). Появлялись спектакли с высоким коэффициентом театральной условности, такие, как «Медея» в театре им. Маяковского, приближалось время Георгия Товстоногова. В музыкальном театре шёл процесс возрождения оперного и балетного творчества Прокофьева. Это всё лишь отдельные штрихи… Естественно, что линия консерваторских «капустников» как бы сильна и привлекательна она не была, не могла стать основной в моей профессиональной жизни. И даже в Новосибирске, куда я приехал в начале шестидесятых, и где всплеск интереса к «капустным» формам студенческого и младопреподавательского сообществ был очень велик, и олицетворял особую атмосферу свободомыслия. Кроме того, вокруг этого жанра уже сформировалась группа талантливых молодых людей, которые прекрасно дополняли друг друга и «держали» марку на протяжении двух с лишним десятилетий: М.Шавинер, А.Дериев, А.Шустин, Г.Пыстин, Е.Истратова, Б.Коган. Им и их последователям вполне можно было доверить судьбу консерваторских капустников, которые к этому времени завоевали в городе славу самого веселого, смелого и озорного зрелища. Театр продолжал манить меня к себе, но во «взрослых» академических формах. Выливалось это в особых профессиональных действиях. Постепенно всё больше я становился пишущим о музыке человеком, то есть музыкальным критиком, который специализировался на вопросах музыкального театра. Это были спектакли театра музыкальной комедии, оперные и реже балетные премьеры академического театр оперы и балета. В поле моего «рецензентского» внимания попадали театральные коллективы, приезжавшие на летние гастроли в Новосибирск. В чём-то это была рутинная работа, но в ней было знакомство с новыми работами, возможность сравнивать спектакли разных театров. Я много в те годы ездил в наши театральные столицы и мог наблюдать за работой лучших музыкальных театров. В 1978 году мне посчастливилось в Мюнхене, а затем и в Байройте услышать постановки опер Вагнера. Мне нравилась эта деятельность, хотя она приносила немало хлопот. Одна из проблем заключалась в том, чтобы суметь написать именно, что ты думаешь о спектакле, то есть не покривить душой против истины. Это было порой очень непросто. Особенно тогда, работа театра была привязана к известным именам авторов, певцов и т.д. Целый ряд спектаклей носил официально заказной характер, был приурочен к праздничным датам, это были так называемые «датские» спектакли. Если редакция газеты, заказавшая рецензию, поддерживала своего автора, то это не избавляло от последующих конфликтов, скандалов, поскольку руководство театров или отдельные исполнители начинали жаловаться на автора рецензии в партийные инстанции. И наоборот, если рецензия была положительной, то автор на определенное время становился «мил» для дирекции театра. Таких колебаний в моей рецензентской практике было немало. Сейчас я понимаю, что активная моя рецензентская деятельность на ниве музыкального театра была своего рода замещением не состоявшейся режиссёрско-постановочной работы. Ведь в каждой статье, мне приходилось не только говорить «как не надо», но наоборот, ставить вопрос о том «как надо»! Возможно, кто-нибудь скажет, что это вообще свойство художественной критики – указывать пути решения творческих проблем. И каждый критик – несостоявшийся в силу различных причин, писатель, композитор, художник, постановщик и т.п. Но я говорю о собственном опыте. Ведь разбирая очередной музыкальный спектакль, я невольно создавал в своём воображении его идеальный образ. Оставалось только совершить первый шаг. И это произошло, как всегда благодаря счастливому случаю. Который, как известно, есть ни что иное, как проявление закономерности.
Продолжение следует….
Спасибо!