Неожиданно для многих комиссар Ружичка вышел на пенсию и ушел из ИНТЕРПОЛА. Он имел колоссальный опыт, огромные связи, отличную клиентуру…. и что же он сделал? Как один из римских императоров начал возделывать грядки, купил себе маленький домик где-нибудь в Пасси? Или на побережье Средиземного моря? Ничего подобного, ни за что не догадаетесь! Он не мог относиться к деятельным натурам, поэтому решил остаток своих дней провести в некотором созерцании. Созерцании чего? Ну, конечно же, произведений искусства. Но ни живопись, ни скульптура его особенно не привлекали. Хождение по музеям было в первую очередь х о ж д е н и е м. Он же хотел покоя. Писать мемуары ему не позволяло его профессиональное прошлое — слишком великое множество тайн и секретов хранила его память. Оставалась литература в виде чтения, причем активного. Беспокойная служба его не давала возможности прилечь с книжкой, увлечься сюжетом и забыть распорядок дня, погружаясь в перипетии поступков и отношений героев. И еще музыка, конечно же, музыка. Он любил ходить в концерты и в оперу. Именно здесь на протяжении двух-трех часов он погружался в столь желанную для него атмосферу удовольствия, не связанного ни с какими обязательствами.
После долгих размышлений и поисков он поселился в Зальцбурге. Тому было несколько причин.
Городок был небольшой и практически находился в самом центре Европы. Во-вторых, жизнь в нем напоминала морской берег: летом, как правило, город заполнялся гостями, туристами, которые приезжали на оперные фестивали и концерты. Зимой же все было спокойно, если не считать единичных традиционных событий, типа недели музыки Моцарта в январе. Вот именно в Моцарте и коренилась третья, а может быть и основная причина. Ружичка обожал музыку Моцарта. Для него, человека имевшего постоянно дело с убийствами, грабежами, обманами и прочими темными сторонами человеческой натуры, музыка Моцарта была не просто отдохновением, а истинным храмом гармонии, в котором он очищался от скверны, в которую вынужден был, благодаря обстоятельствам свой профессиональной жизни постоянно погружаться. Поэтому Моцарт, Моцарт и еще раз Моцарт. Так он жил в этом легендарном городе. Вена была слишком велика и шумна и наполнена не только музыкой Моцарта. В конце-концов в Вене Моцарт умер, в Зальцбурге же родился.
Он получил возможность жить в многоквартирном доме недалеко от вокзала. В этом районе австрийцы, как правило, не селились. Сербы, турки, вот обитатели этого, подчас весьма шумного района. Но Ружичка чувствовал себя там хорошо. Книги и музыка создавали великолепный барьер для социальных проблем.
Так прошли первые полтора года его жизни детектива — отставника.
Осенним погожим днем в квартире Ружички раздался звонок. Он никого не ждал, поэтому нехотя оторвался от прослушивания Линцской(№35) симфонии Моцарта и исполнении симфонического оркестра Баварского радио под управлением Паоло Козини, восходящей звезды на небосклоне европейского дирижирования.
На пороге стоял тщедушный господин. Он был одет в потертый вельветовый пиджак неопределенного цвета и выцветшие от стирки джинсы. В руке он держал видавший виды дипломат. «Шютц, Йозеф Шютц»,- представился он. «Разрешите войти, господин комиссар?» Что-то знакомое мелькнуло в сознании Ружички, когда незнакомец назвал свое имя. Но сейчас его интересовало другое: «Как вы смогли войти сюда? Ведь подъезд запирается на кодовый замок!»
— Не знаю. меня это не волнует совершенно, — как-то отрешенно произнес незнакомец. — замок, запор, висячий мост….
Ружичка ошарашенно посмотрел на него: незнакомец вдруг начал отсвечивать фиолетовым оттенком. Хотя, быть может. это была игра света на площадке его этажа.
— Йозеф Шютц, — повторил незнакомец. — Так я войду?
Ружичка не ответил и на этот раз. В его сознании начало прокручиваться имя незнакомца — Шютц — дело о похищении картины Перруджино? Шютц — убийство графа Рогнедо, директора оперы в Саламанке? Может быть, Шютц — взлом сейфа в Генеральном штабе французских вооруженных сил?
Безупречная память на этот раз давала сбои.
— Генрих Шютц, придворный композитор саксонского курфюрста. Опера «Дафна»!,- также бесстрастно произнес незнакомец. — Я его племянник. Внучатый!
— Вы шутите! Генрих Шютц родился ровно за сто лет до Генделя и Баха! Да, а опера «Дафна» написана и поставлена в 1627 году. Может вы впустите меня?
— Конечно, заходите! — спохватился Ружичка.
Незнакомец вошел и тяжело опустился на стул в гостиной. При дневном свете он выглядел уж совсем несуразно. Синеватое сияние, исходящее от его тела, то усиливалось, то уменьшалось. Редкие волосы причудливо меняли свою конфигурацию. А пальцы рук выбивали дробь в каком-то неимоверном сложном ритме. Левая нога при этом совершенно непроизвольно двигалась. Все вместе производило впечатление какого-то неисправного, несбалансированного организма и не давала возможности собеседнику сосредоточиться.
— Так вы говорите, что ваша фамилия Шютц? — осторожно спросил Ружичка.
— Да-да, Шютц, Йозеф Шютц, — с видимым раздражением повторил пришелец, и добавил, значительно повысив голос, — я внучатый племянник Гейнриха Шютца!
− Но, простите, этого не может быть! Сколько же вам тогда лет?− Не помню точно, но где-то 356! Моя матушка должна была меня произвести на свет в 1650 году! Но не смотрите на меня как на привидение, в природе много чудес! Долголетие человека зависит не столько от физических возможностей нашего организма, сколько от силы мысли, от красоты и мощи идеи!
— Ну, хорошо, — согласился Ружичка, возможно, сила некоей идеи такова, что даровала вам три с половиной столетия жизни… Чем я обязан вашему вниманию?
— Во-первых, уберите музыку! Что это у вас там? Моцарт? Никогда не был его поклонником…. Во-вторых, я могу рассчитывать на то, что о нашей встрече вы никому не расскажите?
Ружичка кивнул головой. Он нажал на кнопку стоп и аккуратно снял компакт — диск.
— Мне нужна ваша помощь! Кстати, ваш дедушка не изготовлял ли скрипки?
— Возможно, что кто-либо из моих однофамильцев и был скрипичным мастером. Однако, я не могу похвастаться тремя столетиями жизни, поэтому…..
— Хорошо, — перебил Шютц-племянник, и все-таки о помощи (тут его левая нога начала импульсивно дергаться)! Мой дед был великим композитором. Он не только родился ровно на сто лет раньше Баха, Генделя и Скарлатти. Он был великим немецким композитором. Основная часть его жизни прошла в Саксонии. В Магдебурге он учился в университете. В Венеции он учился у Джованни Габриели. Он дружил с Монтеверди. Эти имена, я надеюсь, о чем-то вам говорят?
— Разумеется, — ответил Ружичка. Но, чем я, отставной комиссар Интерпола, могу быть вам полезен?
Йозеф Шютц посинел еще более. Пальцы его начали выбивать совершенно невозможные фигуры.
— Нужен розыск! Что? — от неожиданности Ружичка приподнялся на своем месте. Розыск «чего» или «кого»? Уж не вашего ли знаменитого деда?
— Плохо шутите, — обиженно проскрипел Йозеф Шютц. — Меня интересует «Дафна», я сразу об этом сказал. И вообще давайте поставим наши отношения на деловую почву. Я нанимаю вас, как известного детектива, как автора знаменитого гравитационного метода. О гонораре можете не беспокоиться.
Тут он поднял свой потрепанный кейс и положил его себе на колени.
— Здесь денег порядка двухсот тысяч евро, однако они в единицах моего времени — дукаты и гульдены. Но сумма не должна вас смущать. Она может быть увеличена, по мере надобности. А расходы вам предстоят немалые.
Он раскрыл кейс и Ружичка увидел множество кожаных мешочков, туго завязанных бечевками. Шютц взял один из них и подставил свою синеватую ладонь — золотые монеты заскользили в его в его руку, каждая величиной с современную монету в два евро.
Ружичка усмехнулся:
— Вы странный человек! Какой бы гонорар я не получил, я обязан объяснить его происхождение в налоговой полиции. Мы живем в прозрачном, очень прозрачном государстве. А уж если я начну прятать у себя в квартире золотые монеты, то это прямое нарушение закона. Что я им скажу в свое объяснение? Что получил золото от непонятного возраста существа?
— Эти деньги не столько для Вас, сколько для Ваших сотрудников. Мы еще не знаем их имен, но они будут не столь щепетильны по части законности и с удовольствием разберут эти кошельки. Это будут строители, рабочие разных профессий и, конечно же, музыканты, по большей части студенты. Что же касается вас, комиссар, то ведь вы будете работать не из-за денег, а ради интереса? Разве вас не привлекает задача найти утерянное произведение искусства и воссоздать его?! Это дело не столько комиссара Интерпола, сколько серьезного искусствоведа!
— Но почему вы уверены, что я справлюсь с этим делом? Я пенсионер и больше всего дорожу своим покоем.
— Ваш Моцарт и ваши книги никуда не уйдут от вас. Нам нужна пара месяцев и дело будет закончено. Я ведь тоже тороплюсь! А лучшей рекомендацией для вас служат раскрытые вами дела. Мы знаем об этом и очень надеемся на ваш опыт. Конечно, вы можете отказаться, однако вряд ли будете спокойны после нашей встречи, и сами будете искать меня….
— О ком вы говорите — «мы», «нам известно»?
Синий человечек аккуратно прикрыл свой кейс.
— Это долгий разговор, и вы вряд ли поверите мне. Но «мы» — это могущественная корпорация племянников великих композиторов прошлого. Энергия, излучаемая их великими творениями, дает возможность их потомкам прожить некое время в особом потустороннем пространстве. Мы как бы несем на себе бремя авторского права. Сроки жизни у каждого из нас разные, они зависят от жизненного пути нашего предка и количества написанного им. И каждому из нас предназначена цель — восстановить истину, справедливость, найти забытое, потерянное. Мой дед прожил огромную жизнь, а количество написанного им измеряется сотнями названий. Вот почему мне отмерен срок в пять столетий. Почти пять столетий. Вот почему я тороплюсь. А речь идет не только о «Дафне», чья рукопись погибла, как уже говорил в 1760 году во время Семилетней войны, но и о балете «Орфей и Эвридика». Наконец, могила моего деда уничтожена. Скажите, комиссар, могу ли я спокойно доживать отпущенный мне судьбой срок, пусть и большой?
Он опять потянулся за кейсом и открыл его. На этот раз у него в руках оказался такой же как и он синеватый нетбук. Он открыл компьютер и набрал какие-то символы.
— Вот здесь у меня собраны досье на крупнейших детективов вашего времени, они представляют разные страны, у них разные специализации. Но я выбрал вас. Пожалуйста, не отказывайтесь!
— Хорошо, хорошо, — проговорил совершенно ошарашенный всем услышанным Ружичка, — но все-таки скажите, как вы вошли в подъезд?
— Вы удивляете меня, комиссар! Завтра в это же время я к вашим услугам. А теперь мне надо идти!
Синий человек подошел к стене. Некоторое время он простоял около нее, как будто примерялся к ее цвету или размеру. И вдруг он слился со стеной, а затем исчез. Единственным знаком его исчезновения был ужасный скрип, который резанул музыкальное ухо комиссара. Он снова был один в своей квартире.
Комиссар оглядел комнату. В ней ничего не изменилось. Однако ощущение нереальности происшедшего не покидало его. «Что я вчера читал? «Лексикон музыкально-исторических событий»? Да нет, вроде бы… Он еще раз оглядел помещение. Из полуоткрытого окна раздавались голоса — обитатели дома, турецкие мальчишки, играли в футбол. Он подошел к стене, в которой скрылся его непонятный гость и осторожно потрогал ее поверхность. Она была чуть теплой. Но, может, это лучи солнца обогрели ее? Диск с симфонией Моцарта находился там же. Нет, все тоже и все также. Но надо же, как сильны бывают галлюцинации. «Может мне надо уже книжки писать?» — с горькой усмешкой подумал комиссар. Надо успокоиться, чашечка кофе не повредит сейчас. А завтра — обязательно за город, сяду на кораблик «Амадей» и вверх по Зальцаху! И пенсионерам необходим отдых! Он направился в кухню и скорее по наитию даже, чем по привычке, быстро осмотрел все, что находилось вокруг его ног. Около кресла на полу он заметил какой-то предмет. Он наклонился и поднял его. Это был маленький мешочек из темной пушистой кожи, обвязанный бечевкой. Бечевка развязалась и на ладонь Ружички скользнули монеты из желтого металла величиной в два евро.
Продолжение следует…..
Иллюстрации Михаил Паршиков
