На вопросы «Новой Сибири» отвечает руководитель одного из первых музыкальных любительских коллективов Сибири и России, который обратился к аутентичному фольклору.
Оксана Ильинична работает в областном Центре русского фольклора и этнографии — руководит творческой мастерской «КрАсота». Фольклорный ансамбль с таким названием образовался в 1981 году из вокальной группы академического хора HГУ, исполнявшей до этого собственные эстрадные обработки народных песен. Знакомство с подлинным деревенским фольклором произвело сильное впечатление на Оксану Выхристюк, выпускницу Новосибирской консерватории: она полностью посвятила себя традиционной песенной культуре русских старожилов Сибири.
— Скажите, Оксана Ильинична, как все начиналось? Ведь ваш ансамбль довольно быстро стал популярным?
— Слава тебе, Господи, нас приютил в свое время государственный университет, и я долго работала там руководителем хора, а потом на базе этого хора и возник фольклорный ансамбль. К нашему счастью, сразу откликнулся Дом ученых, который не брал с нас никаких бешеных аренд, которые принято брать сейчас, поэтому мы смогли там провести двадцать аншлаговых фестивалей. Если бы вы слышали, какие мы тогда пели зажигательные песни!.. И вот однажды мы попросили молодежную туристическую организацию «Спутник» помочь ансамблю съездить куда-нибудь за границу с выступлениями. Они какое-то время помолчали. А потом говорят: «Вот в соцстраны у нас сейчас слетать сложно, а, например, в Индию или в Непал — пожалуйста». Мы даже мечтать об этом не могли в 1981 году!
— Слетать в страны с древнейшими фольклорными традициями?
— Да, нас встречали прекрасно, в Непале на концерты ходила вся королевская знать. Мы там выступали после артистов Большого театра — второй коллектив из Советского Союза был наш. Можете представить, каким был интерес к нашему выступлению! Мы пели в главном зале страны — в Сити-холле в Катманду. Зал охраняло семь оцеплений полиции, поскольку желающих попасть на наш концерт было огромное количество. Когда концерт закончился, выстроилась очередь — все подходили выразить свою благодарность. И тогда мы запели «Катюшу», — и люди, услышав песню, опять вернулись на свои места…
В Индии мы выступали в различных залах. Пели и для торгпредства. После концерта нас кормили пирожками, и мы провели теплый, красивый вечер. Да, случались и мелкие провокации (на концерте в Непале) — ведь тогда в мире была немного напряженная атмосфера. Но залы были переполнены, зрители даже подходил к нам после концертов, чтобы потрогать руками, воспринимали нас как людей из какой-то другой вселенной, брали у нас на память все подряд — значки, карандаши…
— Как на ваш ансамбль повлияли эти поездки?
— Когда мы побывали в этих странах и увидели, какое у них отношение к традиционной культуре, то так удивились, что по возвращении домой просто долго не могли петь… Ну не можем петь, и все тут. И стали думать, что же делать, где найти подлинный фольклор, а не просто переработки популярных русских песен. И вот нашли пластинку из серии «Поют народные исполнители» с записями настоящих народных авторов и стали пробовать сами петь эти песни. Выучили две песни, и нас сразу пригласили на какую-то комсомольскую вечеринку. Там мы спели эти эти две старинные песни, а дальше должна была начаться дискотека, но случился стопор… Ребята не смогли сразу начать танцевать…
— И вы ушли «в народ»?
— С той поры мы начали ездить по деревням — первая экспедиция была в село Сибирячиха в Алтайском крае, которое основали старообрядцы. Ездили мы с огромным магнитофоном, который моя бедная студенточка Оля носила на руках… А однажды мы встретились с Фирсом Федосовичем Болоневым. Надо сказать, что у меня за годы фольклорной работы было еще два шефа — Лидия Михайловна Русакова, кандидат наук Института истории и этнографии и Михаил Никифорович Мельников, профессор педуниверситета. А Болонев очень плотно занимался исследованием духовной культуры забайкальских старообрядцев. И так получилось, что мы с самого начала начали общаться именно с ними. А Вячеслав Асанов работал при Доме народного творчества, они брали на себя Новосибирскую область. Так что мы дорогу друг другу не перебегали. Вот однажды Болонев подошел ко мне и сказал: «Я родом из села Большой Куналей, где дедушки и бабушки пели старинные песни еще при Сталине и Ворошилове. Не хотите ли туда съездить?» Сейчас я даже не помню, где мы нашли деньги, как все это организовали… Может быть, к стипендии ректор денег добавил, — но всей студенческой кагортой приехали в село, которое нынче признано самым красивым в России.
— И чем отличалось так называемое проголосье от вашего пения?
— Меня предупреждали, что там очень своеобразное пение — связанное и с церковными распевами в том числе. В первой экспедиции в селе Большой Куналей схема работы у нас была такая: я стараюсь разговорить исполнителей из хора , попросить их исполнить для нас их песни, а мои студенты по строчкам должны были быстро записывать тексты. Но когда они запели, мы ни одного слова не поняли: настолько это было непонятное и сложное проголосье, в котором каждый исполнитель ведет свой мотив. Так что мы сперва просто ошалели, положили ручки и блокноты и, открыв рты, слушали. И с тех пор стали изучать эти песни. Я расшифровывала их, записывала нотами, на репетициях мы долго слушали эти записи. И какое было счастье, когда мы, наконец, смогли их выучить и запеть, включать эти песни в свой репертуар.
И там же, в Большом Куналее наш совсем молодой коллектив дал совместный концерт с о знаменитым народным хором — нашему коллективу было тогда всего-то восемь месяцев, а мы уже пели со знаменитым хором. Это было очень здорово, люди кричали: «Пойте усю ночь! Мы вам будем пирожки печь по очереди, а вы пойте!»
— У вас прямо так легко и сразу сложились отношения со старообрядцами?
— Поначалу мы все очень осторожно относились к ним — это ведь был какой-то другой странный мир. После этого я не раз поражалась отношению к старообрядцам со стороны многих людей — прямо как в ранешние времена — какое-то полное неприятие и непонимание. Я-то, когда мы только начинали ездить, уже прекрасно знала, что у них есть специальные «гостевые» лавки и кружки, которыми они сами не пользовались. Но зато я думаю, что из-за этой традиции очень людей спаслись от разной заразы, — это особенно понятно в условиях нашей нынешней пандемии, когда используются средства разной защиты. Но нас они приняли с самого начала, как своих родных людей. Никаких кружек, гостевых лавок. Я жила в доме Вассы Евстафьевны Сластиной. Дай Бог ей здоровья и всей ее семье!
И Фирс Федосович все нам пытался объяснить, что староверы совершенно номальные люди, просто со своим отношением к жизни. И только спустя много лет, когда я уже перечитала много исторической литературы, стала понимать, откуда у старообрядцев такая глубокая убежденность в своей правоте, в своей вере, в своей культуре. Они ведь за прошедшие десятки и сотни лет — в тяжелые времена — могли бы, например, продавать свои янтари и свои кашемиры, но ведь они все это сохранили, как что-то важное. Я когда-то чуть ли не на коленях у них вымаливала хоть какую-нибудь маленькую деталь их костюмов…
— Но в конце концов вам ведь удалось получить то, что хотели?
— Теперь у нас есть целая коллекция настоящих костюмов. Правда, из двадцати янтарных украшений осталось только девять. Но это уже о другом…
Мы постепенно стали разбирать слова в песнях, учиться их петь, и когда ансамблю исполнилось десять лет, когда мы уже назывались «КрАсота». В 1987 году поехали в Москву, где проходил Первый всемирный фольклорный фестиваль. Там фирма Мелодия записывала по две-три песни каждого коллектива. Мы ездили туда с нашим детским фольклорным ансамблем. Все коллективы записывали по две песни, а мы записали столько, что хватило на одну сторону диска- гиганта. Позже мы ездили в Москву для записи второй стороны пластинки «Поет детский фольклорный ансамбль при НГУ».
— И все же, когда вы начали выступать в почти «аутенчиной» одежде?
— Когда мы уже вовсю пели и научились работать с большими залами, «КрАсота» встретилась с участниками знаменитого ансамбля Дмиртия Покровского. И их этнограф, кажется, ее Ириной звали, сказала, что если возможность выступать в традиционных народных костюмах — это и для нас, и для зала будет очень важно. И тогда в наших поездках мы стали собирать не только песни, но и старинную одежду. Как я в те годы закупала костюмы? Целиком полный набор: это кичка на голову, атлас шелковый, рубашка, сарафан, пояс… Причем, никто эти покупки, конечно, не оплачивал, тратила свои кровные. Но для староверов ведь большое значение имело, что мы не просто так какие-то вещи скупаем, а то, что мы еще и поем для них. Но прошло еще лет десять, пока мне не начали говорить: «Оксана Ильинична, для вас не жалко, вы ведь нас очень любите!»
— Я слышал, что вы объездили больше сорока сел и деревень.
— Да, за эти годы мы «открыли» много интересных мест, особенно в Забайкалье, — от Тарбагатая до Бичеры и Мензы, удивительных Урлука, Архангельского. Где мы только не были… Костюмы во многих селах были примерно единообразного кроя, но мы открыли для себя поселения с тремя видами костюмов. Это, так сказать, куналейские, чикойские и урлукские. В некоторых селах ткани встречались и победнее, но как-то раз я сказала в Архангельском: «Бабоньки, я к вам приеду, чтобы подснять ваши лица». Хотела сделать для них портреты. Приезжаю с фотоаппаратом, гляжу — вдруг на бабоньках появились и кашимиры, и ситцы, и жемчуга, и янтари — это они откуда-то из сундуков повытаскивали. Кстати говоря, все вещи с совершенно неожиданными окрасками и узорами. Я спрашиваю, почему, мол, вы мне такую одежду раньше не показывали, а они: «Дык приглядывались к тебе…» Это, выходит, они пятнадцать лет «приглядывались», пока не стали доверять по-настоящему. Такие уж они непростые люди…
— А еще вы мне как-то раз рассказывали про некрасовских казаков.
— Второй пласт старообрядцев, с которыми мы познакомились — это некрасовские казаки — они в свое время вернулись в Россию после двухсот пятидесяти лет проживания в Османской империи и Турции. Но они сохранили свой говор и костюмы, в которых намешана уже очень яркая, восточная палитра красок. Но говорили, что их паша специально для них заказывал и краски, и ткани, чтобы они сохраняли свои традиции.
— Они сохранили не только культуру красиво одеваться, но и культуру исполнения песен?
— Старообрядцы донесли до нас древние традиции, в том числе и знаменные распевы, — это ведь удивительная музыка… У некрасовцев я была на службах, которые длятся очень долго, и там прямо у иконостаса стоят мужчины и поют знаменные распевы — мы пока до такого пения еще не доросли… Когда я по просьбе администрации Белокурихи готовла там фестиваль старообрядческой музыки «Белая гора», глава администрации был просто поражен многоцветием и многоголосьем: он думал, что этого всего давно не существует. Ведь это искусство больше двадцати лет было под запретом во времена правления Брежнева, который считал, что бабушек пора убирать со сцен и с экранов телевизоров, потому что это все отсталое и устаревшее. Когда я училась в консерватории, к нам иногда привозили фольклорные группы, но меня тогда не слишком интересовало такое пение, я не могла даже запомнить мелодии, поскольку это был совсем незнакомый гармонический певческий язык… И только позже поняла, что мы чуть не потеряли целый пласт культуры. Но когда мы этот музыкальный язык освоили, то просто потрясали всех и везде, мы ощутили столько людской любви… мы выступали во многих консерваториях, хотя исполнителями были обычные студенты, кое-кто из которых даже нот не знал…
Когда мы в московском Доме кино, где в зале сидели знаменитые артисты и режиссеры, и вышли на сцену в наших старинных одеждах, я сказала публике: «Здравствуйте, вся честная беседа, проживающая в Московском пределе!», зал растерялся и замолчал. Но когда мы спели две песни, они все просто обалдели. На нас ведь еще были надеты и янтари, и «елочные» бусики, и вся эта блестящая красота просто потрясла московскую публику, — нас немедленно, чуть ли не прямо на сцене стали приглашать поехать в Ленинград. В общем, интерес был бешеный…
— Как вам удалось записать так много песен, да еще так качественно, чтобы потом слова можно было разобрать?
— Сейчас вспоминаю, как мы ездили по Сибири, собирая песенный репертуар… Тогда у нас не было ни нормальной аппаратуры, ни кассет, чтобы записать наши выступления и пенье стариков по селам и деревням. Честно скажу, я рыдала тогда горючими слезами, ведь у тех же некрасовцев такой интересный говор, что не хотелось выключать магнитофон, пока не выедешь из деревни! А у семейских старообрядцев можно было слушать просто их разговоры между собой: я даже предлагала им выходить на сцену и показывать какую-нибудь сценку из жизни. А пленки для записи постоянно не хватало…
— Ведь ваша «КрАсота» обладает уникальной коллекцией подлинных традиционных костюмов со всей России и их копий. Ведь даже название ансамбля происходит от одноименного элемента девичьего наряда.
— Мы шили свои костюмы по старинным образцам, и теперь даже ученые из Института истории и этнографии не могут отличить одни от других, мы создали методическое пособие по пошиву этих костюмов, теперь создаем большой архив.
Прошло много лет, но до сих пор наши коллективы, «КрАсоту» и «Полынь», приглашают выступать в Забайкалье — прямо как старообрядцев. Когда нас увидел и услышал Александр, московский Патриарх древлеправославной церкви, он благословил нас на работу со старообрядцами. Представляете себя? Ведь я же никакая не старообрядка, конечно. С отцом Андреем, нашим куратором, мы объехали много мест, чтобы понять, где можно у нас в области построить старообрядческий храм. Меня уже тогда хорошо знали в области, и было важно, что я поддерживала эту идею.
— Как у вас складываются отношения с Центром русского фольклора и этнографии?
— Изначально так сложилось, что в нашей области было открыто два областных русских центра фольклора. Каждый из центров занимался своей деятельностью. Но уже через год после открытия нас стали пытаться объединить в один центр. Много лет мы противились этому. Но вот, два года назад, это произошло, и теперь наш, русский дом народных традиций «КрАсота», объединили с Областным центром русского фольклора и этнографии. Теперь мы называемся отделом «Творческая мастерская «КрАсота». Но мы сопротивлялись двадцать семь лет — хотели, чтобы наша «КрАсота» существовал самостоятельно, потому что начиналось-то все с нас, весь этот самый старинный певческий фольклор. Да и территориально располагаемся мы в Академгородке, ездить сюда очень неудобно…
— Оксана Ильинична, в 2021-м году у вашего ансамбля ведь юбилей?
— В будущем году нашему ансамблю исполнится 40 лет, мы проведем свой сороковой музыкальный фестиваль. Как давно мы начинали, трудно представить… До сих пор вспоминаю, что когда я впервые столкнулась с настоящим хоровым русским пением, меня это так всколыхнуло, что я сразу настояла на том, что все это нужно каждый год людям показывать. И вот с тех пор собирали на фестиваль исполнителей от Сахалина до Ставрополья, не только всю Новосибирскую область, — мы и семейских, и кержаков, и некрасовских казаков привозили на этот праздник.
А вы бы слышали, как поют дети в ансамбле новосибирского университета! Меня все время спрашивали, из какой деревни они приехали, потому что они оказались ближе к земле, чем взрослые, эмоционально ближе. Я ведь с ними работала «на чувствах», потому что чувства в фольклоре — самое главное, знание истории и географии — это уже лежит дальше.
Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»
Фото из личного архива Оксаны ВЫХРИСТЮК
