От цирка до театра
— Тереза Ганнибаловна, в интервью вы часто рассказывали о том, что, родившись в знаменитой цирковой семье Дуровых (прадед – Анатолий Леонидович Дуров – знаменитый клоун и дрессировщик, мама – Тереза Васильевна Дурова – дрессировщица, народная артистка РСФСР – прим. О.Г.), стали первой, кто не продолжил семейное дело на манеже. Вы ушли в театр, получив профильное образование в ГИТИСе. Среди ваших близких когда-то звучала тема театра?
— Нет, в моей семье никто не увлекался театром. С детства я пребывала в полной уверенности, что мой творческий путь будет связан исключительно с цирком. Но жизнь распорядилась иначе – судьба привела меня в театр. Кстати, сегодня имя Дуровых полностью ушло из цирка, так как не осталось ни одного аттракциона Дуровых на манеже. Зато в Москве есть два очень необычных, самобытных театра – «Театр Терезы Дуровой» и «Уголок дедушки Дурова», который создал брат моего прадеда Владимир Леонидович.
— Откуда тогда у вас возникло желание создать театр?
— Такого желания никогда не было. В 90-е годы у меня появилась идея – провести Международный фестиваль клоунов, чтобы собрать тех, кто занимается этим жанром. Я рассказала об этом Юрию Владимировичу Никулину, и он меня поддержал. Мы объявили конкурс для цирковых клоунов, а в Москву слетелись представители так называемой театральной клоунады, то есть люди, которые делают репризы на сценических площадках. После окончания фестиваля они предложили мне поработать вместе. Но даже тогда у меня не возникло стремления создать театр.
Постепенно клоунские номера стали превращаться в спектакли, которые требовали режиссуры. Через два года стало понятно, что мы нужны публике. Появление театра было продиктовано самой жизнью. Я могла этот шанс использовать, а могла сказать всем, что мы прекрасно потрудились и на этом ставим точку.
— А откуда такая уверенность, что всё получится?
— Не было никакой уверенности! Ты просто изо дня в день работаешь и получаешь результат. За моими плечами было 68 человек, которые так или иначе остались со мной, они в меня поверили, они меня, можно сказать, назначили. Времена были не самые радужные. Мужская команда, которая приехала из разных уголков Советского союза с семьями, детьми, потратила своё время, успела почувствовать вкус успеха… Представьте, творческие люди – актёры – выходят на сцену, им аплодируют коллеги из московских театров, хвалят, говорят, какие они прекрасные. Я понимала, что команда уже существовала в комфортном мире иллюзий. Поэтому не могла себе представить, как приду к ним и скажу, что у меня ничего не получилось. Поступить так с актерами гораздо сложнее для меня, чем двигаться дальше.
— Вы говорите 68 мужчин. Но они обратились именно к вам – эффектной, хрупкой, красивой женщине, чтобы вы возглавили их театр. Что они почувствовали тогда в вас?
— Об этом нужно спросить у них. Но, наверное, в моей природе что-то такое есть – «на неё можно положиться». Может быть, их вдохновили мои лидерские качества, которые они увидели на фестивале. Возможно то, что я очень эмоционально откликнулась на их запрос работать вместе. Повторюсь, они – актёры, им нужен был кто-то, искренне заинтересованный в их судьбе. И они выбрали меня.
То, что я прирождённый лидер, кстати, мне очень мешает в жизни и очень помогает делу. Как-то я нечаянно услышала разговор моих артистов: «Тереза сделает, если она захочет». Кто-то возразил: «А может, у неё не получится?» И ответ: «Если захочет, то получится».
— Хорошая установка.
— Да. Правда, эта установка работает только, если я делаю что-то для других, но не для себя. Я человек, у которого прекрасный тыл – семья: всегда была «еда в холодильнике», «крыша над головой», муж, который приходится мне ещё и другом. У меня были все предпосылки, чтобы ничего не делать! Но покой совсем не в моем характере.
— Ваша семья вас поддержала.
— Да, никто никогда не ставил меня перед выбором, что важнее — семья или работа. Мне не приходилось беспокоиться о том, как мне сообщить родным, что нужно ехать на гастроли; что, выйдя из дома в 8 утра и вернувшись в 6 утра следующего дня, мне нужно будет объяснять, где я была, что по-другому я не могла. Если твой тыл начинает задавать тебе вопросы: «а что ты там делала», предъявлять претензии, что работа для тебя важнее семьи — вот это уже тягостная история. У меня, к большому счастью, с этим было всё прекрасно. Мой театр сегодня – это заслуга моего мужа.
Многозадачность
— Вы же не просто сделали театр и стали им руководить. Вы директор, художественный руководитель и главный режиссёр. И вот это «растроение» тоже удивляет именно потому, что задачи разные. А как с вами взаимодействует труппа, зная, что вы и директор, который им платит зарплату, и главный режиссёр, и художественный руководитель?
— Я должна сказать, что им со мной намного удобнее, чем в классической схеме, когда эти задачи выполняют три разных человека. Никому из моих сотрудников и артистов не нужно бегать между худруком и директором, всё упрощается. В обычной схеме режиссёр приходит к художественному руководителю и показывает сценарий, художественный руководитель говорит, что надо сделать смету, смету делает заведующий постановочной частью, потом эту смету утверждает директор, но может и не утвердить, если она ему не понравилась. Вы идёте опять к худруку, худрук разводит руками и отвечает, что надо решать с директором. Директор говорит: а у нас денег нет. Художественный руководитель эмоционально сообщает, что ему этот режиссёр очень нужен! Вот такая беготня по кабинетам…. В нашем случае путь от задумки до реализации спектакля намного короче.
— Я предполагаю, откуда выросли ноги – цирковые артисты могут всё. Их жизнь устроена таким образом, что они работают не только на манеже, но и ухаживают за животными, сами готовят реквизит и много, чем ещё занимаются.
— Вы абсолютно правы, я привыкла к тому, что хозяин цирка – это директор, он же заведующий постановочной частью, который следит за качеством продуктов для животных, заботится об их здоровье, старается, чтобы билеты были проданы, а во время гастролей формирует маршрут, куда поедет цирк. Он же, как правило, выступает с главным аттракционом на манеже. Это многовековая традиция. Когда мы сталкивались с коллегами из других стран, например, Германии, и видели, как передвигаются машины с цирковым реквизитом, животными, то человек в рабочей одежде, сидевший за рулём самой большой машины, всегда оказывался хозяином. Потому что он не доверит никому то, что создал сам, для него это норма. В моем детстве все было так же: передвигались в товарном вагоне с животными, чтобы с ними ничего не случилось, в 6 утра все шли на репетицию, потом кормили животных, мыли и причёсывали к выступлению. Да, были помощники – конюхи и другие работники, но ты всё равно во всём участвуешь, потому что именно тебе выходить на манеж. Ты не будешь объяснять публике, что некрасиво причёсанный верблюд у меня потому, что конюх его не дочесал.
Поэтому построить театр по другой схеме я просто не могла. Мало того, я думаю, что для меня это единственная правильная форма.
— Мне кажется, что только женщина может жить в таком режиме, так как имеет врождённую способность к многозадачности. А в вашем случае – ещё и генетику.
— Тут есть важный момент. Всё это требует ещё и дисциплины, и жизни по часам. Всё разложено по полкам. И ты не можешь перенести дело, потому что ты должен будешь сделать уже что-то другое. А вот, кто кем руководит – это ещё вопрос. Я точно знаю, что мной руководит театр, актёры, мои службы. С этим надо считаться и смириться.
Про учёбу
— Вы в детстве, ведя кочевой образ жизни с вашей труппой, сменили 69 школ. Это меня, честно сказать, поразило. Как вы успевали получать знания? На ваш взгляд, всё ли вы успели усвоить из школьной программы или чувствуете пробелы?
— Был такой момент. Когда я поступала в ГИТИС и нужно было на вступительных экзаменах писать сочинение, то с самим сочинением было всё нормально, а с грамматикой возникли проблемы. При смене этих 69 школ были темы, которые у меня никогда не спрашивали. В конечном итоге перед поступлением в ГИТИС, будучи взрослой женщиной, замужем, с ребёнком, мне приходилось подтягивать грамматику. Слава богу, я на тот момент уже вошла в писательско-журналистскую семью мужа. Со мной занимались, писали диктанты. Я даже пришла к выводу, что, если вы хотите получить углублённые знания по грамматике родного языка, делайте это в 18-19 лет. Именно в этом возрасте приходит понимание, что к чему в русском языке (смеётся). В общем, все эти 69 школ были одной большой школой, только с частыми каникулами.
— Между городами…
— Да, я возила с собой табель, куда в каждом городе ставили оценки. У меня была смешная история вступления в пионеры. Мы с мамой уехали из одного города накануне того дня, когда моих одноклассников должны были принимать в пионеры. Я очень страдала. Наступили летние каникулы, а потом в сентябре мы приехали на гастроли в Запорожье. Я говорю маме: «Как я пойду в школу, все уже пионеры, а меня никто не принимал?» Расстроенная легла спать, а, проснувшись утром, увидела на стуле свою форму и алый галстук. Так мама приняла меня в пионеры.
Есть будущее у семейного театра?
— Вы сами являетесь «универсальным солдатом», ваши актёры – универсальны тоже – они поют, владеют хореографией, умеют работать в разных жанрах. А миссия вашего театра – объединить разные поколения, чтобы на спектакле было интересно всем. Я проведу аналогию с советскими хорошими мультфильмами, которые было интересно смотреть как детям, так и взрослым. И родитель, пришедший в театр с ребёнком, перестаёт быть сопровождающим. Он с тем же удовольствием, что и его чадо, наслаждается действием, смеётся по своему поводу, который уже продуман режиссёром в действии. Печально, что аналогов «Театра Терезы Дуровой» у нас нет. Мало того, например, в Новосибирске ещё в 90-е годы исчез театр юного зрителя, который был основан в 1930 году. Его переформатировали в молодёжный, где в репертуаре почти не стало спектаклей для детей. И непонятно, каким образом и где прививать ребёнку любовь и понимание театра как вида искусства. Как вам кажется, почему тема детских и семейных театров, как ваш, не находит продолжения?
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Всем очень нравится то, что мы делаем, о театре прекрасные отзывы, но при этом по нашим стопам не идут.
Первое, на мой взгляд, с чем сталкиваются режиссёры, это то, что артисты не хотят играть белочек и зайчиков. Но наш семейный театр способен играть, например, «Вересковый мёд» и «На бойком месте». А если у нас и есть зайчик, то за этой ролью выстраивается очередь из артистов, потому что она чудесная и необычная! Я – художник, я так рисую свой мир в театре. А кто-то рисует иначе. Из других городов поступают запросы, хотят купить наши спектакли, перенести на свои сцены. Но я сразу задаю вопрос: кто будет это играть? Труппа – самое важное в театре. Артист должен выходить на сцену, не обманывая ни себя, ни зрителя. В наших спектаклях используется особая подготовка актёра, у нас другой принцип жизни в труппе, иная атмосфера за кулисами.
Наша труппа – это ансамблевая структура. У нас никогда никто не скажет, что «вчера я играл Гамлета, а сегодня не буду играть Клубничку в третьем ряду». Весь ансамбль, выходя на сцену, раскрывает крылья и летит с полной отдачей вне зависимости, какую роль на данный момент он играет. И играть для тех, кому от 3 лет, и для тех, кому за 18, для нас естественная ситуация.
Почему нет последователей? Отвечу словами Владимира Высоцкого: «настоящих буйных мало – вот и нету вожаков».
О труппе
— Имеет ли ваша труппа второй состав? Взаимозаменяемы ли артисты?
— У нас поющий коллектив, иногда приходится играть по 3 спектакля в день, разумеется, для вокалистов это большая нагрузка, поэтому у солистов есть второй состав. Но надо отдать должное нашим актерам: когда идёт постановка спектакля, проходят репетиции, они все практически постоянно присутствуют в зале или за кулисами. Поэтому, если кто-то по каким-то причинам выпадает, то после ночи подготовки на сцену может выйти еще один состав. Мои актёры умеют это делать. Они физически оснащены, чтобы сразу встать на любую позицию – будь то главная роль или второстепенная. Также актрисы знают, что если они уходят в декрет, то все роли за ними сохранятся. И при возвращении они тут же приступят к работе.
— Я теперь понимаю, почему часто в ваших интервью звучит определение театра как семья. Дорогого стоит, когда люди с таким взаимоуважением относятся друг к другу и к общему делу, которое они делают в театре. Это ваша заслуга – такая атмосфера в труппе.
— Есть публика, есть ответственность, они здесь не работают, а служат. Когда начинается спектакль, наши ряды должны быть сомкнуты. В зале сидит тысяча зрителей самых разных возрастов и социальных положений – и всех их надо увлечь. Я всегда присутствую на спектаклях среди публики, мои актёры это знают. Однако на сцену выходить им, и они сами себя подвести не могут. Это им несут цветы, а не мне, это им аплодируют. Через своё творчество они могут показать зрителю, что жизнь можно и нужно любить. Вот это каждый из них хорошо чувствует. Конечно, есть такие, которые, поработав месяца два в нашем театре, понимают, что в его жизни не будет той свободы, которую он себе представляет. Хотя мы считаем, что уж кто и свободен – так это мы.
«Царевна Несмеяна» и сын
— 16 декабря состоялась премьера – музыкальный спектакль «Царевна Несмеяна». Автор пьесы – Артём Абрамов, ваш сын. Часто ли вы совместно работаете, и лёгкое ли это сотрудничество с родным человеком?
— Мне очень повезло, потому что семья моего мужа – московская писательская интеллигенция. Артём – писатель-драматург в третьем поколении. Уже в школе было понятно, что у него хорошее перо. Он работал в различных газетах, на радиостанциях и телеканалах. Сын очень контактный и позитивный человек. В тандеме мы поставили уже 17 спектаклей, и это приятное сотрудничество, он абсолютно меня понимает. Кстати, когда ему было лет 15-16, он работал в театре осветителем, поэтому понимает, как здесь все устроено, он в театре «свой». Когда Артём пишет, то знает возможности и театра, и актёров. Мы оба хотим одного – чтобы зрители уходили из театра счастливыми, а актёры играли с удовольствием. Перед Артёмом не стоит задачи писать много текста, чтобы за каждый лист получить отдельный гонорар (смеётся). Его пьесы скудны, потому что мы театр-действие. Мы говорим тогда, когда уже невозможно молчать.
Бывает, что на написание одной пьесы уходит год. Например, так было с «Аленьким цветочком». «Мама, а ты уверена, что хочешь это поставить? – спросил меня Артём. – Как драматург могу тебе сказать, что возвращать девушку обещаниями вкусно накормить, поселить в замке, подарить бриллианты я не буду. Мне нужна другая мотивация». И правда, если следовать сказке, то в ней отец вернулся от чудовища, собрал своих дочерей и сказал: «Тут такая оказия приключилась, вот колечко – кто-то из вас троих должен туда вернуться». Артём убедил меня, что от классической версии лучше уйти, и написал пьесу, в которой обошёл все упомянутые пороги.
В нашем репертуаре много этники. Чтобы оформить в пьесу, например, «Калевалу» (карело-финский поэтический эпос – прим. О.Г.), требуется серьёзное погружение в этническую и историческую конструкцию. Это непростая задача, но Артём справляется с ней виртуозно.
Кроме того, он – отец троих сыновей и хорошо знает, что нужно делать, чтобы семья была счастлива, что такое покой и любовь. Мало того, он ещё плотничает в своё удовольствие и гоняет на байке, например, в Магадан. Поэтому он пишет так, как живёт сам. Если вы его увидите, то поймёте, что улыбка, которая на его лице почти всегда – не выдуманная, как и его борода. Нельзя делать пьесы для семьи будучи без семьи. И за это его очень любят актёры, а спектакли по его пьесам идут с большим успехом.
— Чем отличается именно спектакль «Царевна Несмеяна», как он адаптирован под ваш театр?
— Когда зарождается новая жизнь, то никому не известно, какой именно человек появится на свет. Но то, каким он будет, уже заложено и предопределено. Главная героиня родилась очень весёлой и жизнерадостной, она смеялась так, что в соседнем лесу её смех кому-то не понравился. В нашей сказочной истории девочку сглазили, и она стала плакать, шалить, да и расти не по дням, а по часам. Превратилась наша принцесса в красивую девушку, но с ужасным характером. Что с этим делать? Не бороться с ней, не пытаться исправить – только любить. И всё пройдёт! И все за эту любовь будут вознаграждены.
— Прекрасный композитор Ефрем Подгайц написал музыку к этому спектаклю. А у вас есть ещё и оркестр, что не может не радовать музыканта при создании материала для спектакля. Это первая ваша совместная работа?
— Нет, вторая. Ефрем Иосифович – автор музыки для спектакля «Двенадцать месяцев», который с успехом идёт в нашем театре уже много лет. С ним очень комфортно работать, он – профессионал, быстро понимает, что нам нужно, знает наш театр. Ефрем пишет даже просто со слов, приходит к нам на репетиции, работает с оркестром. Несмотря на свою загруженность, он уделяет нам достаточное количество времени.
Мечты
— Какие у вас мечты относительно театра или личные? Хотя после беседы мне сложно представить, что вы разделяете как-то жизнь и работу.
— Сколько у меня задач в театре, столько и представлений о будущем. Если говорить обо мне как директоре, то я думаю о том, когда и какой ремонт сделать, чтобы посещение нашего театра было для публики еще более комфортным. Как сохранить наш «золотой» репертуар. Правда, парадокс в том, что он весь «золотой». Я ни с каким спектаклем не могу расстаться – их любят и актёры, и публика. Приходится делить сезон на две части, чтобы успеть всё сыграть. Что касается моих желаний как худрука, то мне хочется, чтобы мои актёры были в форме и здоровы, чтобы они были увлечены своей работой. Не хочется бросать важную для нас тему этники, потому что этнические спектакли – лицо нашего театра. Я не большой любитель гастролей. Но почему-то сейчас мне хочется показать то, что умеем, не только москвичам, но и зрителям других городов. Хочется масштабных гастролей.
— Приезжайте к нам в Новосибирск!
— Мы — с удовольствием, правда, принять нас у себя непростая задача для любого города, 80 человек творческого коллектива – это немало. Но, если вы пригласите, мы обязательно приедем!
— Благодарю вас за беседу и ждём «Театр Терезы Дуровой» в Новосибирске!