Материал подготовлен при участии Александра Савина
Декорации Симона Вирсаладзе к «Щелкунчику» Юрия Григоровича удивительны. Вместе с музыкой, с танцем, они как будто переносят в иную реальность – куда-то на границу между детством и взрослой жизнью, мечтой и действительностью.
На сцене НОВАТа декорации Вирсаладзе воссоздает Михаил Сапожников, который с 1993 года работает со сценографией Симона Вирсаладзе, бережно сохраняя наследие художника в балетах Юрия Григоровича. Накануне премьеры Михаил Николаевич рассказал о работе со спектаклями Вирсаладзе и своих встречах с выдающимся театральным мастером.
«Балет “Щелкунчик” в постановке Юрия Григоровича и Симона Вирсаладзе я впервые увидел, когда был ребенком, лет в десять-одиннадцать. Танцевали Екатерина Максимова и Владимир Васильев. И раз я до сих помню этот спектакль, видимо, меня тогда в первый раз в жизни по-настоящему впечатлило. А после так сложилось, что увлекся театром, окончил театральный факультет Московского художественного училища, на практике пару раз попадал в мастерские Большого театра, и когда возник момент выбора, куда пойти после учебы, конечно, я хотел попасть работать, как говорят у нас, “на пол” в мастерские Большого театра. Почему “на пол”? Потому что живописные декорации пишутся именно на полу. Понятно, что любой художник, пришедший в театр сразу после театрального факультета, не так много знает про рабочие процессы, технологии, про то, как все изготавливается, как все устроено и работает на практике. Одно дело рисовать эскизы, создавать макеты, и совсем другое – погрузиться в процесс. Это ведь серьезное производство. И, конечно, лучшая школа, по крайней мере в Москве, была в Большом театре: настолько разнообразных технологий, живописных и конструктивных подходов, приемов и техник нет больше нигде. Там я и познакомился с Симоном Вирсаладзе, или как мы в театре к нему обращались – Солико Багратовичем, а между собой мы его называли просто Солико. Тогда в театре работали настоящие корифеи – художники-декораторы, создававшие вместе с Вирсаладзе первые его постановки, когда он начал сотрудничать с Большим театром. Сейчас, когда мы смотрим его спектакли, мы не догадываемся, что на многие технологические приемы Вирсаладзе взглянул по-новому, благодаря чему и родился его самобытный стиль. Конечно, были наработки, но именно в такой технологии – различные сетки, потальные золотые, серебряные блестки и еще многое другое – все это придумывали и создавали замечательные художники Большого театра вместе с Симоном Багратовичем. Шел постоянный поиск. Даже на моей памяти что-то, бывало, уже привозилось в театр, вывешивалось, а потом решали все снять, увезти и переделать. Костюмы делались непосредственно в пошивочном цеху. Были, конечно, эскизы, но они немного даже по-детски набросаны, как будто двумя-тремя взмахами кисти. Их можно найти и посмотреть, они были опубликованы. А весь декор, все детали, все пропорции искались в цеху.
Есть разные по-своему прекрасные “Щелкунчики”, но если ты увидел этот спектакль, то ты понимаешь: это единственный настоящий “Щелкунчик”. Он тебя захватил, и ты его никогда уже не предашь, не променяешь на какой-то другой. Все, что есть в музыке Чайковского, в этой постановке есть и в танце, и в живописи. Декорации, костюмы Вирсаладзе абсолютно соответствуют музыке в этом балете. Здесь все настолько музыкально придумано, все настолько глубоко, образно, что ты просто оказываешься внутри этого мира, созданного Чайковским, Григоровичем, Вирсаладзе. И при работе над постановками для нас главная задача – сохранить все, что было заложено в спектакле Григоровичем и Вирсаладзе.
А еще в этом спектакле есть театральность – качество, которое сейчас в театре иногда подзабывается: когда из ничего, из каких-то там тряпочек, совершенно простых вещей создается чудо. Современные театральные художники больше уходят в дизайн, у них все натуралистично, по-конструктивистски, а вот живопись из театра уходит. Сегодня в современном театре все реже и реже используются живописные декорации. Но, собственно говоря, и мастеров таких уже мало. Новое поколение постановщиков, в частности художников театра, мыслит иначе. Счастье, что мы можем вернуться к таким постановкам, как “Щелкунчик”, “Спартак”.
Можно только по-хорошему позавидовать тем зрителям, которые впервые увидят этот спектакль, да еще и в таком великолепном зале. Когда все сольется воедино – потрясающая музыка, танец, декорации, свет – я уверен, у многих просто слезы будут на глазах и это воспоминание останется у них на всю жизнь».
Педагоги-репетиторы Марианна Рыжкина и Александр Волчков, под руководством которых артисты балетной труппы НОВАТа готовят премьеру, поделились впечатлениями о работе над постановкой знаменитого балета, созданного мастером в 1966 году и по сей день украшающего репертуар Большого театра России и многих театров мира.
В октябре НОВАТ представит премьеру, которая у всех ассоциируется с Новым годом – «Щелкунчик». Зачастую этот балет пытаются сделать каким-то новогодним утренником, что, на мой взгляд, не очень верно, потому что в музыке П.И. Чайковского много грусти, много философии. Мне кажется, из всех постановок «Щелкунчика» именно в балете Юрия Григоровича весь драматизм музыки Чайковского нашел наиболее яркое выражение, именно поэтому она и считается эталонной. Как вы считаете, это чисто зимний балет?
Марианна Рыжкина: У нас в Большом театре «Щелкунчик» идет традиционно именно в зимний период. Это действительно сказка, которую все ожидают ближе к новогодним праздникам. Но, естественно, идти он может в любое время года. Другое дело, что зимой на балет приходит много детей и он как будто оживает, приобретает особую торжественность, предвкушение праздника, чуда. Но именно в «Щелкунчике» Григоровича кроется некая двойственность. Музыка Чайковского по-настоящему трагична, но это чувствуют только взрослые зрители, а дети этого не понимают, они видят торжество, праздник. И как раз в балете Григоровича существует абсолютное согласие хореографии и музыки, завораживающее единство и красота. Поражает не только совершенно гениальная постановка Юрия Николаевича, но и сценография Симона Вирсаладзе – непревзойденного художника, который просто потрясающе этот спектакль преподнес. Каждый раз удивляешься и восхищаешься образностью хореографии, сменой декораций. Такая вечная история.
Как люди довольно молодые, вы, наверное, сталкивались в работе только со «Щелкунчиком» Григоровича, а постановка Вайнонена мало вам знакома?
М. Р.: Нет, «Щелкунчик» в хореографии Василия Вайнонена ставят в академиях – и в Москве, и в Петербурге. В Мариинском театре он идет и много еще где. В Мариинском театре, кстати, как и у вас, идут две версии – постановка В.И. Вайнонена и спектакль Михаила Шемякина с хореографией Кирилла Симонова. Это кому что больше нравится. Но, например, Екатерина Сергеевна Максимова с Владимиром Викторовичем Васильевым танцевали в постановке Вайнонена и относились к ней с большим трепетом и любовью. Они до сих пор непревзойденные исполнители.
Владимир Викторович Васильев полагает, что «Спартак» и «Щелкунчик» – два лучших балета у Юрия Николаевича. Он говорил, что танцевал спектакль Вайнонена в училище, но когда начал готовить «Щелкунчика» с Григоровичем, то понял, насколько тот глубже понимает эту музыку, насколько он приблизил все к идеям самого композитора.
Александр Волчков: Скажем так: у Вайнонена балет более детский, а у Юрия Николаевича – более глубокий, более драматичный.
Расскажите, как наши артисты справляются с этой хореографией?
М. Р.: Мне кажется, что самое важное, чтобы артист чувствовал музыку. Потому что без этого танец бессмыслен, даже если он оснащен какими-то трюками, а у артиста блестящие природные данные. Он не вызывает той настоящей, подлинной эмоции, которую задает музыка, когда мы ее просто слушаем. А мы как раз именно этого и добивались. Нужно помочь артисту понять, что заложено в этой музыке, какие музыкальные инструменты звучат, особенно в женской вариации. К примеру, Чайковский ввел челесту, которую сам привез из-за границы. Это ведь не случайно. Это задает другой характер движений, другую подачу, другое ощущение. Получается некая хрустальная, прозрачная история. И я помню это ощущение: выходишь на сцену, начинается вариация – и ты слышишь только биение собственного сердца. Потому что челеста еле-еле-еле звучит. И здесь очень важно, чтобы ничего не мешало слышать музыку и воспринимать движение, даже стук пуантов. И вместе с тем оркестр – инструмент живой, да и у маэстро каждый раз свой настрой, он может сыграть то чуть быстрей, то медленней. А для исполнителя это достаточно тревожно, потому что нужно не только хореографически все точно исполнить, но и быть в единстве с музыкой, да еще и из образа не выйти. И даже если танцовщику некомфортно, зрителю это не должно быть никоим образом заметно, потому что для него движения вторичны. Когда мы репетируем партию, для нас первичны движения, хотя это не совсем верно – от музыки надо идти к движению, а не наоборот. И очень здорово, когда об этом юным артистам говорят еще в школе. Юрий Николаевич предельно музыкален. У него вообще нет ни одного пустого движения, каждое имеет какой-то смысл. И все танцы просто изумительны! Лучше постановки танцев кукол я нигде в мире не видела. Миллионы редакций за границей существует, и они бывают просто смешны, особенно русская – ее вообще мало кто может почувствовать. А Юрий Николаевич и Восток потрясающе чувствует – Китай, Индию. Смотришь на хореографию и понимаешь, что лучше невозможно придумать. И самое главное, что чем больше над спектаклем работаешь, тем больше открывается каких-то новых красок. То есть ты не устаешь от этой хореографии, она не надоедает. Если кто-то говорит, что ему надоедает танцевать один и тот же спектакль, это значит, что артист не понимает, что там заложено, или просто он сам не настолько тонко чувствует, чтобы проникнуть в композитора, услышать, что там еще может быть. Меня так учили мои педагоги – Екатерина Сергеевна Максимова, Владимир Викторович Васильев, Раиса Степановна Стручкова. Счастье, что довелось поработать с такими людьми.
Уже известно, кто будет танцевать премьеру? Удалось ли кому-то из наших балерин приблизиться к пониманию этого балета?
А. В.: Конечно же, мы знаем, но пока имен не назовем. Очень надеемся, что всем удалось приблизиться. Сейчас мы в Москве, у артистов небольшой перерыв, который дает возможность без нас осмыслить весь тот груз, который мы навалили на них в наш предыдущий приезд. Помимо слов «сделайте то-то и то-то», было очень много новой для них информации. Иногда артисту крайне необходимо поразмышлять.
То есть порядок уже «в ногах», осталась работа над образом?
А. В.: Мы начинаем складывать воедино все сразу. Это гораздо проще. Тогда зритель видит на сцене цельную картину: не просто движения, музыку, костюмы, он видит на сцене сказку, его ничего не отвлекает, не раздражает, он полностью погружается в спектакль и смотрит на одном дыхании.
М. Р.: Почему наши педагоги смотрелись на сцене настолько естественно, органично, как живые, реальные люди? Органика – это когда музыка и движение едины. Поэтому мы очень хотим, чтобы все исполнители это почувствовали. Это, конечно, очень важно во всех спектаклях, но сейчас мы говорим про свою конкретную работу – к чему мы стремимся в «Щелкунчике». Артист же на сцене создает образ, иногда он может казаться внешне даже не очень подходящим, а вот как он преображается – это самое ценное. Это и будет видно зрителю. Бывает так, что даже не ожидаешь, а он вдруг выдает! Это самое прекрасное! Это значит, что была какая-то глубокая работа.
Какие фрагменты в этой постановке, на ваш взгляд, будут интересны зрителям?
М. Р.: В балете Юрия Николаевича возьмите детский танец – он очень интересен, снежинки – это вообще какая-то фантастика, особенно в сочетании с тем, как раскрывается сцена. То же самое происходит в вальсе. Это какое-то волшебство! Опять-таки просто невероятные костюмы Вирсаладзе, даже какая-то маленькая деталь – это чудо, по-другому не скажешь. Испанский, индийский, русский, французский, китайский танцы – они все настолько оригинальны и самобытны, что нельзя какой-то выделить. Работа в этом спектакле – просто удовольствие для артиста, какую бы партию он не танцевал, даже мышь. Когда артист свободен на сцене и актерски силен, он может полностью раскрыть свой потенциал в этом балете.
Юрий Николаевич Григорович известен своей требовательностью. Вам он доверил работу со своими балетами. Как вам удается переносить его видение в новые постановки?
А. В.: Для меня такое доверие Юрия Николаевича – большая честь. Он ведь увидел в нас людей, которые могут привнести в спектакль его дух прежде всего. Потому что если говорить о технике, то есть записи, и можно просто выучить порядок, но чтобы спектакль созрел, родился именно таким, каким его задумал Юрий Николаевич, важно перенести те эмоции и дух. Для меня это огромная ответственность.
М. Р.: А я вот внезапно вспомнила, как недавно к нам приезжал Театр балета Бориса Эйфмана, и Борис Яковлевич одному исполнителю сказал после премьеры, что ему очень приятно, что тот чувствует так же, как он. Мне кажется, если Юрий Николаевич все-таки доверил нам работу со своими балетами, значит, он надеется, что мы чувствуем его постановку так же, как он хотел ее сделать. Наверное, это самое большое доверие хореографа, когда он спокоен и уверен – хотя бы в какой-то степени – что его хореография будет сохранена в том виде, в каком она задумывалась. Это очень приятно.
Творческий тандем выдающихся творцов XX века – хореографа Юрия Григоровича и художника Симона Вирсаладзе – подарил миру восемь балетных спектаклей, вошедших в сокровищницу мировой классики. В современном репертуаре НОВАТа представлен созданный мастерами балет «Спартак», а уже в ближайшие дни сибиряки и гости нашего города смогут увидеть на грандиозной сцене НОВАТа еще один спектакль в постановке Юрия Григоровича и сценографии Симона Вирсаладзе – «Щелкунчик» П.И. Чайковского. Эту версию знаменитого русского балета эксперты считают эталонной: в спектакле музыка, хореография и визуальное решение сосуществуют в единстве и абсолютной гармонии.
Художник-технолог Елена Долгалева на протяжении многих лет работает со спектаклями Юрия Григоровича, бережно и почтительно воссоздавая костюмы Симона Вирсаладзе в новых обращениях театров к легендарным постановкам. Елена рассказала о своем особом отношении к работам творческого союза Григоровича и Вирсаладзе.
Удивительно, что этому балету уже более полувека, а он выглядит свежо и современно. В чем секрет?
Да, «Щелкунчик» Григоровича и Вирсаладзе не старится, не ветшает. Безусловно, технического износа материалов не избежать, но сами идеи, находки Симона Багратовича до сих пор интересны и современны, и многие художники берут их на вооружение. Я это наблюдаю постоянно, так как работаю со многими театрами и сталкиваюсь с совершенно разными «Щелкунчиками»: бывает две-три различные постановки в год, но приемы зачастую одинаковые. К примеру, нередко встречаются вставленные в костюм обручи и еще многое другое из того, что придумал и реализовал именно Симон Багратович Вирсаладзе. В нашей среде даже говорят «в цвет Вирсаладзе», «в технике Вирсаладзе». И сразу все понятно.
Признаюсь, меня с этим спектаклем связывает большая любовь. И причин для этого несколько. Началась эта любовь в семь лет, когда моя мама – она была балериной – впервые привела меня на спектакль, и это был «Щелкунчик» Григоровича. Затем, уже в девятнадцать лет, я попала в студию Юрия Николаевича Григоровича при Большом театре и участвовала в спектакле студии как молодая балерина. Я станцевала в этом спектакле все: испанскую куклу, индийскую куклу, была солисткой в вальсе, снежинкой. А когда в 1995 году я пришла в труппу Большого театра, у нас было несчетное количество «Щелкунчиков»: я танцевала и мальчиков, и девочек, и кукол, и снежинок, и вальс, только мышей не довелось. Я знаю этот спектакль не просто изнутри – я носила его на себе, я знаю все костюмы: как они должны сидеть, как они должны дышать, как в них должны работать руки и ноги, чтобы ничего не мешало.
Вообще, поколение артистов, художников, всех мастеров, кто работал с материалом этих великих балетов, – это как отдельная каста людей, сразу утверждающая высокий уровень мастерства. Они были духовно едины с Григоровичем и Вирсаладзе. После работы с этими балетами в спектаклях современных хореографов – небесталанных, интересных – иногда не хватает этой глубины, многослойности, перспективы. Постановки настолько продуманы и хореографом, и художником, что каждый шаг, каждая деталь здесь важны. Причем здесь удивительно логичная хореография. Как бывшая балерина я могу об этом судить. Это можно танцевать, что называется, «с листа». Не раз так бывало, что кто-то заболел, ты его заменяешь в спектакле и можешь станцевать почти без репетиций: настолько хореографически все логично выстроено. Я немного преувеличиваю, все-таки это не во всех спектаклях возможно, но в некоторых – да, можно станцевать «с листа».
Я уже пятнадцать лет помогаю восстанавливать балеты Юрия Николаевича и Симона Багратовича. Можно сказать, что это моя жизнь, это моя страсть, граничащая с фанатизмом. У меня есть паспорта практически всех спектаклей этих двух гениев, и, приезжая в любой театр, если там были их спектакли, я непременно нахожу костюмы, сравниваю с тем, что есть у меня, делаю какие-то свои выводы. У меня, можно сказать, свой музей, в котором есть и старые костюмы из «Щелкунчика» – костюмы великих танцовщиков, которые сегодня работают уже как педагоги. В общем, я никогда не пройду мимо чего-либо, касающегося этого спектакля. Это настоящий кладезь интересных идей, приемов, цветов… Бывает, возьмешь старый костюм, подпорешь уголочек, а там истинный цвет. Что очень важно – здесь нет открытых цветов. Вирсаладзе был новатором со своим особенным чувством цвета, его краски всегда яркие, но не хамовато-кричащие. Для примера возьмем костюм китайской куклы: при всей яркости цветового решения он не вызывающий, а благородный. Поэтому, чтобы получить цвета Вирсаладзе, современные материалы нам иногда приходится «облагораживать».
Когда соприкасаешься с работами таких мастеров, самое главное – ничего не испортить, а просто сохранить все, что было ими создано. Не нужно ничего вносить своего, здесь все на своем месте, все совершенно, любое решение на высочайшем профессиональном уровне. Это касается и хореографии, и декораций, и костюмов, и работы художника по свету. Это очень большая и сложная работа. И работа непременно командная: работа людей, танцующих на сцене, рисующих, делающих макеты, хранящих паспорта спектаклей.
Ни один другой «Щелкунчик» я не приняла так, как этот балет. В других постановках мне всегда чего-то не хватало: либо сказки, либо танцевальной лексики, либо цвета. А от этого спектакля – и в своей сегодняшней ипостаси художника-технолога, и прежде как балерина – я всегда получаю исключительно удовольствие.
