Юные исполнители, прославившие Новосибирск в 80-х годах прошлого века, не забывают наш город и сегодня.
Если рассуждать на философский лад, то для начала стоит вспомнить, что большое видится на расстоянии. Вадиму Репину, тогда совсем еще маленькому мальчику, понадобилось шесть лет для того, чтобы привлечь к себе внимание публики и критики: завоевав золотую медаль на Международном конкурсе скрипачей имени Венявского в Люблине, он заявил о себе как о музыкальном гении.
После того, как в 1982 году учитель юного скрипача Захар Нухимович Брон включил в репертуар Вадима Репина концерт для скрипки с оркестром № 1 Тихона Хренникова, творческая жизнь будущей знаменитости приняла верное направление. Большее участие в его становлении, как исполнителя мирового уровня, сыграл и сам Тихон Хренников, — именно он вывел юного Репина за руку на сцену Большого зала консерватории. Это стало началом их творческих и дружеских отношений: Тихон Николаевич оказал большую помощь в преодолении многих административных барьеров, открыв двери во властные кабинеты.
Сейчас трудно себе представить, но в то время поехать за границу и дать концерт, даже имея приглашение, было делом почти нереальным. На рассмотрение кандидатуры каждого выезжающего требовалось не менее месяца для согласования разрешения на поездку. И только благодаря тому, что о выступлениях Репина договаривался лично Тихон Хренников, возглавлявший в то время композиторскую организацию страны, появилась возможность просить соответствующие органы дать такое разрешение без установленного срока. Сразу.
Вадику не было и двенадцати, когда его персоной поручили заниматься отделу учащейся молодежи и сектору культуры нашего обкома комсомола. Первым человеком, который занимался решением проблем юного скрипача, была Мария Ревякина (нынешний гендиректор «Золотой маски»), затем Люба Смакотина, а потом и я.
И вот с 1982 года у нас в кабинете, на втором этаже здания областной администрации, стала появляться милая Галина Георгиевна со своим Вадиком. Тогда это был серьезный юноша с нотной папкой в руке и при этом весьма упитанный. Любящая мама считала (и совершенно справедливо), что сын имеет недетскую нагрузку, и по этой причине его следует усиленно кормить.
С тех пор мы ее часто принимали у себя. Ей просто невозможно было отказать. И я до сих пор убежден, что в те годы она была совершенно идеальным агентом для сына: никогда не отказывала в просьбах об участии Вадима в различных официальных концертах, которые нам приходилось организовывать, и благодаря ее стараниям он украшал любое подобное мероприятие.
Мы в нашем секторе культуры давно слышали о спецшколе, находящейся в двухэтажном барачного типа здании на улице Станционной, и я даже был лично знаком с Захаром Броном. Но первые выступления Вадима произвели просто невероятное впечатление. Это было настолько неожиданно и ново, что никак у нас в головах не вязалось с тогдашним Новосибирском. Казалось, что подобное могло происходить где угодно, но только не в нашем городе.
Культурная жизнь Новосибирска в то время была совсем еще молодой — консерватории исполнилось всего лишь 25 лет. Филармония тогда ютилась в одноэтажном флигельке в Центральном парке, Театр юного зрителя (нынешний «Глобус») размещался в Доме Ленина (нынешнее здание камерного концертного зала), а симфонический оркестр, созданный Арнольдом Кацем, репетировал и выступал в концертном зале театра оперы и балета, куда с учетом «заколонных» мест вмещалось чуть больше 800 человек, а в гримерке, маленьком пенальчике, даже не было окон.
И вот в этих совсем не идеальных условиях для выступлений вдруг появился мальчик, который стал собирать полные залы.
А сразу вслед за ним еще один вундеркинд (модное в ту эпоху словечко) — Антон Бараховский. Правда, в отличие от Вадика, все организационные вопросы в присутственных местах за Антона решал не мама, а папа.
Потом подрос Максим Венгеров и тут же пополнил список музыкально одаренных детей.
Чтобы понять, в каких условиях приходилось существовать юным гениям, стоит описать вот такую ситуацию. В 1991 году я сопровождал в Москву Максима Венгерова.
В «Толмачево» нам сообщили, что самолет задерживался, что было совсем не удивительно. Я посадил Максима на скамейку, скрипку Страдивари в футляре аккуратно положил ему на коленочки и отошел минут на пять в справочное. А когда вернулся, застал следующую картину: рядом с Максимом, задвинув его в самый угол, вальяжно спал бомж, пристроивший голову прямо на футляр со скрипкой. У Максима от ужаса глаза были круглыми, как блюдца!
Даже на излете советской власти творческих деятелей Новосибирска продолжали строго контролировать чиновники. В 1989 году, когда я уже работал в обкоме партии, мне довелось согласовывать документы на награждение Вадима Репина премией Ленинского комсомола. Может быть, кому-то это покажется обычной рутинной процедурой, но на самом деле даже таких местных знаменитостей, как художника Михаила Омбыш-Кузнецова, композитора Олега Иванова, писателя Михаила Щукина, провести через подобные бюрократические лабиринты в те годы было очень непросто.
Кстати, тогда все еще существовала так называемая выездная комиссия, которая решала — выпускать или не выпускать из города наших артистов. До сегодняшнего дня у меня остался неприятный осадок после того, как руководитель такой комиссии отчитал меня за то, что я торопил его сотрудников в оформлении выездных документов Максима Венгерова: трубка «вертушки» буквально раскалилась докрасна от крика высокопоставленного лица.
Но далее все пошло по накатанной схеме, как и повелось испокон веков в России. Только появится в провинции яркий талант — и вот он уже в столице, а землякам остается лишь лелеять воспоминания о его становлении в нашем городе, да довольствоваться нечастыми визитами подросшего вундеркинда.
Именно тогда Арнольд Кац впервые озадачился созданием и проведением в Новосибирске фестиваля на хорошем международном уровне. Но подобный уровень требовал и соответствующих площадок для проведения концертов.
То, что происходило в музыкальной сфере Новосибирска после триумфального открытия оперного театра (создание консерватории и симфонического оркестра), все изменения 80-х годов (формирование плеяды выдающихся музыкантов, появление камерного хора и камерного оркестра), наконец, получило заслуженное признание: для концертной деятельности отдали один из лучших залов того времени, а затем на его месте возвели более современный комплекс.
Лишь когда в ближайшей перспективе появилась вероятность сдачи в эксплуатацию нового концертного зала (имени А. Каца), директор академического оркестра Лев Крокушанский в очередной приезд Вадима Репина завел с музыкантом, ставшим к тому времени уже влиятельным гражданином, разговор о серьезном музыкальном проекте. Ведь помимо нового помещения нам все еще не хватало харизматичного лидера.
Увидев зал, Вадим принял решение — и все части пазла сошлись. Репин с его активной гражданской позицией послужил тем недостающим элементом, который сделал возможным перевести музыкальную жизнь в области — да и в регионе — на новый, мировой уровень.
Не все сразу сложилось удачно. Было интересно наблюдать, как руководитель фестиваля со своей командой с каждым годом все увереннее двигается вперед — совершает ошибки, но старается быстро на них учиться. По моему личному убеждению, именно четвертый «Транссибирский арт-фестиваль» стал предпрорывным: его лицо, наконец, сформировалось, пути развития были определены, художественный руководитель уверенно повел свой корабль в выбранном направлении.
И поэтому пятый по счету фестиваль стал своего рода образцовым: поучаствовать в его открытии стало делом престижным, для многих политиков фраза «Мы любим академическую музыку, мы ее ценим» стала просто дежурной.
Отсюда и особое внимание к «Транссибирскому» со стороны людей, которые оказывают большое влияние на нашу жизнь. Отсюда приветственная телеграмма от президента Владимира Путина. По этой же причине врио губернатора Андрей Травников в своем выступлении совершенно искренне признался: он гордится тем, что во вверенной ему области такой высокий уровень музыкальной культуры.
Что касается детей и родителей, то весьма примечательной получилась сценка в партере сразу после выступления на нынешнем фестивале одиннадцатилетней Леи Чжу, победительницы XVI Международного конкурса юных музыкантов «Щелкунчик».
Увидев улыбающегося от удовольствия Вадима, я подошел к нему, чтобы поделиться ощущением, что эти овации мне напомнили 80-е годы. А точнее, напомнили одного мальчика. «…И даже не одного, а двух, и даже трех! — подхватил Вадим. — Началось с меня, а следом шел Антон — он, кстати, тоже здесь будет выступать!»
Ставший традиционным концерт «Дети — детям» — это одна из важнейших составляющих «Транссибирского», своего рода итог большой программы по работе с детьми в рамках фестиваля. Это и демонстрация совершенствования исполнительской школы (трудно представить, какие эмоции испытывают дети, выступая перед огромным переполненным залом), и привлечение молодежи к менеджерской концертной деятельности.
Мама Вадима признавалась мне, что ее сын считает очень важной миссией фестиваля не только знакомство новосибирцев с новыми именами мировой исполнительской элиты, но и работу с юными талантами. За это мы ему благодарны. Как благодарны и Галине Григорьевне за то, что при переполненном зале — впервые за 30 лет — прошел двухчасовой сольный концерт Вадима Репина, посвященный ее 70-летию.
