О людях, составляющих золотой фонд нашей культуры.
Станислав Александрович Добровольский, кандидат искусствоведения, доцент, эксперт ФС «Росохранкультура», ветеран ВОВ, ветеран труда, музыковед, преподаватель специального фортепиано
Новосибирск в годы войны благодаря эвакуации из Ленинграда и Москвы многих знаковых коллективов и представителей творческой интеллигенции, составляющих гордость страны, получил мощный импульс к развитию как промышленности, так и культуры. Эта ситуация во многом определила вектор развития города — возникла культурная среда, позволившая в короткий срок сформировать творческий коллектив строящегося оперного театра, усилить потенциал филармонии. Более того, появление оперного театра поставило перед руководством области серьезную кадровую задачу по созданию местных музыкальных образовательных учреждений всех уровней. Особенно ярким явлением стало открытие Новосибирской консерватории имени М. И. Глинки.
Таким образом Новосибирск получил важный аванс в формировании культурного потенциала, позволившего ему по праву стать культурной столицей Сибири.
Но ничто так не хранится и не развивается, как полученное даром. В последние годы стали провялятся многочисленные признаки снижения общего уровня руководства культурой, к управлению которой стали всё чаще привлекаться люди, не имеющие должной подготовки, наносящие учреждениям культуры трудно поправимый урон. Это заметно не только на творческом обнищании нашей гордости — оперного театра, но и в консерватории.
Золотой век этого высшего музыкального учебного заведения неразрывно связан с формированием потрясающе сильного педагогического коллектива. Сегодня многие из этих людей оказались за бортом консерваторской жизни, став неугодными новым начальникам.
Герой нашего рассказа — Станислав Добровольский, учитель от бога, уникальный специалист по настройке фортепиано. Уроженец Ленинграда, он приехал в Новосибирск по приглашению Анны Семеновны Барон — своего гениального педагога Ленинградской консерватории. В качестве молодого специалиста он успел поработать и в Кировском музыкальном училище, за пять лет выпустив 30 учеников — блестящих музыкантов.
Сегодня мы беседуем со Станиславом в Кольцовской школе искусств, которая усилиями ее директора Натальи Петровны Быковой стала в Кольцово настоящей точкой роста культурного образования и местной культурной жизни.
Станислав Александрович, как начиналось ваше обучение музыке?
СТАНИСЛАВ ДОБРОВОЛЬСКИЙ: В Ленинграде при популярной хоровой капелле были училище и школа-десятилетка, вот туда я и был принят сразу во второй класс. Обучение было тяжелым — полная общеобразовательная программа плюс специальные дисциплины. Я насчитал 27 предметов, которые нам давались, это только общеобразовательные. Далее специальные предметы: сольфеджио, гармония, музыкальная литература, ансамбли и так далее. Мы учились играть на двух инструментах, фортепиано обязательно для всех и дополнительный инструмент на выбор учащегося. Я выбрал скрипку: мне хотелось разработать левую руку, я мечтал стать пианистом. Потом репетиции, много концертов, гастролей. Очень сильные педагоги, старая ленинградская школа. Например, историю у нас преподавал будущий директор «Эрмитажа» Логинов — блестяще преподавал. Музыкальную литературу вела Ирина Семенова, которая в то время была диктором программ на радио. Композицию осваивать помогала ученица Шостаковича — Ельчева.
Вы помните то произведение, которое вы исполнили впервые?
Да, конечно, помню. Дмитрий Дмитриевич Шостакович, его замечательное творение «Песнь о лесах» на стихи Е. Долматовского, там в нескольких номерах поет детский хор — вот это был мой дебют. Очень талантливое произведение. Какие там басы! Не нравится текст про пионеров, слушайте голос как инструмент. Вы же слушаете зарубежных композиторов, не понимая текста, а наслаждаетесь звуком голоса.
А кто руководил капеллой?
Палладий Андреевич Богданов. Человек, который учился у композиторов «могучей кучки», в частности, у Римского-Корсакова — блестяще подготовленный и образованный человек. Он приходил на занятия со скрипкой, мы по скрипке настраивались. Вот он сильно расширил мой музыкальный кругозор.
Куда вас эвакуировали в годы войны? Не в Новосибирск, как симфонический оркестр филармонии Мравинского?
Нет. Но война меня достала своими ручищами: напротив нашего дома разорвалась большая авиабомба. В результате — частичная потеря слуха и переезд в коммуналку, где жили еще восемь семей. Мы оказались под одной крышей со скрипачом, работавшим в Оркестре Ленинградского радиокомитета, который исполнял во время блокады знаменитую Седьмую симфонию Шостаковича. Это та сама симфония, которая у всех ассоциируется с драмой гитлеровского нашествия. Общение с этим человеком тоже было большой школой в моей жизни.
Еще я очень полюбил джаз. У нас появился трофейный радиоприёмник. Мне повезло, так как прекрасно ловилась радиостанция «Голос Америки»: оркестры Гленна Миллера, Дюка Эллингтона, Бенни Гудмана. На переменах между занятиями в капелле мы с моим другом стали играть джаз — импровизировали на двух роялях, вместо барабанов стучали по столу. Словом, разносторонне впитывали в себя музыку.
За джаз не гоняли?
Нет, но наш классный руководитель неоднократно прибегал и очень деликатно просил играть потише.
Как вы стали первоклассным настройщиком?
Тут всё получилось еще неожиданней. Мы купили рояль — нестандартный, наверченный. И моя мама попросила своего знакомого акустика с фабрики «Красный октябрь» его настроить. Мы с ним познакомились, и он стал меня приглашать помогать ему настраивать разные диковинные инструменты. А уже после того, как я смог настроить орган, всё пошло в профессиональном русле. Это очень интересная работа — от того, как настроен инструмент, многое зависит. В Новосибирске приходилось реставрировать много интересных роялей с историей. К слову, здесь, в Кольцовской школе, инструменты настроил я.
Много было интересного: по заказу Пушкинского музея расшифровывал записи, сделанные на валиках, работал в разных коллективах. Помню, пришла какая-то худая девушка, попела. Через какое-то время смотрю — по телевизору поет та самая девчушка. Оказалось, это Эдита Пьеха.
У кого вы учились в консерватории?
Моим педагогом по фортепиано была замечательная Анна Семеновна Барон, одна из ярких представителей легендарной русской фортепианной школы. Анна Семеновна закончила в свое время Ленинградскую консерваторию по классу фортепиано у профессора О. К. Калантаровой, затем аспирантуру под руководством профессора Г. Г. Нейгауза в Московской консерватории. Это был высший пилотаж — получить образование у таких педагогов. Позже она уехала в Новосибирск, а следом был приглашен и я — на кафедру фортепиано Новосибирской консерватории, где сложился прекрасный и, пожалуй, самый сильный коллектив преподавателей.
Так как я выбрал путь педагога, а не исполнителя (мне был очень интересен процесс в перспективе), было много учеников. Дружил также с композиторами, особенно с Шибановым.
Вы работали в консерватории в ее золотое время, и вдруг в нулевые ушли. Почему?
Понимаете, меня всю жизнь замечательные педагоги учили понимать музыку, глубоко чувствовать ее душу. А в девяностые началась тотальная приватизация. Конечно, приватизировать консерваторию было невозможно, да и без государственных денег она никому не нужна. А вот приватизировать через кадры управленцев — почему нет?.. Так и случилось. Первому лицу нужны были свои люди, и результаты работы стали подгоняться под уровень требований этих людей, которые в консерваторию стали попадать не по профессиональным характеристикам, а по показателям личной преданности. Неугодных педагогов начали притеснять, переманивать учеников, с которыми уже была проведена большая работа — их передавали «своим», которые сами не могли бы до такого уровня подготовить.
Потеря ряда ведущих педагогов стала сильным ударом для консерватории. Не хочется называть фамилии, но были ситуации, когда посредственный музыкант и слабый педагог возглавлял ответственное направление и доводил дело до практически полной деградации.
Неужели не осталось сильных педагогов?
Есть, конечно. Не всех посмели выжить. Они остались, но их катастрофически мало. Тем более, что время неумолимо забирает их силы и здоровье. Для себя же я подумал-подумал и решил, что, наверное, мне хватит с мельницами бороться…
А ученики?
А ученики ко мне приезжали, как я мог их бросить.
Вы упомянули Шибанова — замечательный был композитор. Скоро в камерном зале филармонии будет его мемориальный вечер. Вы исполняли его необычную работу на три рояля — «Ричеркарр»?
Да, конечно. Мы хорошо дружили — Богуславский, я и Шибанов.
Вы половину жизни учили детей, молодежь. Ваши ученики работают по всему миру, донося по крупицам то, что вы в них заложили. Сколько их?
Да я не считал. Конечно, помню всех. И почему был? Я продолжаю готовить: консультирую Бийское музыкальное училище, занимаюсь частным образом. Я посчитал, что за последние 11 лет подготовил 25 выпускников, которые сейчас занимают первые места на различных конкурсах, работают в качестве преподавателей в Музыкальных училищах и вузах России, Европы, являются гастролирующими исполнителями.
Это то, чем я всю жизнь занимаюсь и люблю…
Оксана Гайгерова:
«Для меня в годы учебы в консерватории Станислав Александрович был больше,чем просто педагог по специальности. Всегда солнечный, несмотря на сложное детство в блокадном Ленинграде, настроенный на работу, профессиональный, добрый. С ним рядом тепло и спокойно.
Давайте помнить о людях, составляющих золотой фонд нашей культуры, будем дорожить ими! Они — носители культурного кода, педагогических традиций из нашего сильного прошлого».
