Яков Владимирович родился в Орехово-Зуеве. Его родители не были музыкантами, но музыку любили страстно. Первые шаги в искусстве Яша делал фактически самоучкой. Без чьей-либо помощи выучился подбирать по слуху, самостоятельно разобрался в премудростях нотной грамоты.
Одиннадцати лет отроду он был принят в Центральную музыкальную школу. В консерватории, куда Яков Флиер поступил в 1928 году, его учителем по классу фортепиано стал К.Игумнов. Весной 1933 года Я.Флиер обсуждал с К.Игумновым программу своего дипломного выступления. Он заговорил о третьем концерте С.Рахманинова.
«Да ты просто зазнался,— вскричал Константин Николаевич.— Знаешь ли ты, что эта вещь под силу лишь огромному мастеру?!». Я.Флиер стоял на своём, а К.Игумнов был неумолим: «Делай, как знаешь, учи, что хочешь, но пожалуйста, кончай тогда консерваторию от себя»,— закончил разговор профессор.
Работать над рахманиновским концертом Якову пришлось на свой страх и риск, чуть ли не тайком. Летом он почти не отходил от инструмента. Занимался с азартом и страстью, незнакомыми раньше ему самому. А осенью после каникул, когда вновь распахнулись двери консерватории, сумел всё-таки уговорить Константина Николаевича прослушать рахманиновский концерт.
«Ладно, но только первую часть…» — хмуро согласился профессор, усаживаясь аккомпанировать за второе фортепиано.Я.Флиер вспоминал: «Игумнов слушал молча, не прерывая игру ни единым замечанием. Подошла к концу первая часть. «Дальше играешь?» — не поворачивая головы, коротко спросил он. «Конечно, — ответил я, — за лето всё выучил».
Когда отзвучали аккордовые каскады последних страниц финала, К.Игумнов резко поднялся со стула и, не обронив ни слова, вышел из класса. Он долго не возвращался, Мучительно долго. А вскоре консерваторию облетела ошеломляющая весть: профессора видели плачущим в укромном уголке коридора. Так растрогала его тогда флиеровская игра.
На выпускном экзамене Я.Флиера малый зал консерватории был полон людьми. Коронным номером дипломной программы молодого пианиста стал, как и следовало ожидать, концерт С.Рахманинова. Успех пианиста был огромен, для большинства присутствующих прямо-таки сенсационен. Очевидцы вспоминали, что когда юноша, поставив точку заключительным аккордом, встал из-за инструмента, несколько мгновений среди публики царило полное оцепенение. Затем тишину взорвал такой шквал аплодисментов, которого здесь не помнили. Потом, когда отгремел потрясший зал рахманиновский концерт, когда всё притихло, успокоилось и слушатели заговорили между собой, они вдруг заметили, что говорят шёпотом. Произошло что-то очень большое и серьёзное, чему весь зал был свидетелем.
Дипломный концерт стал огромной победой Якова Флиера. За ней последовали другие — блистательная серия побед на протяжении нескольких лет — первенство на втором Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в Ленинграде, успех на Международном конкурсе в Вене, затем Брюссель. Взлёт Я.Флиера был поистине головокружительным — от удачи на консерваторском экзамене до известности мирового масштаба.
Я Флиер умел в своих интерпретациях всецело сосредоточиться на центральном образе сочинения, не отвлекаясь на второстепенные, побочные элементы; он умел выявить и рельефно оттенить сквозное развитие центрального образа. Как правило, его трактовки фортепианных сочинений напоминали звуковые картины, которые словно бы рассматривались слушателями с отдаленной дистанции; это давало возможность отчетливо увидеть «передний план», безошибочно уяснить главное.
К.Игумнов говорил: «Флиер стремится, прежде всего, к целостности, органичности исполняемого произведения. Его больше всего интересует общая линия, он старается подчинить все частности живому выявлению того, что ему представляется самой сущностью сочинения. Поэтому он не склонен придавать равноценность каждой детали или выпячивать отдельные из них в ущерб целому….Ярче всего,— заключал Константин Николаевич,— проявляется талант Флиера, когда он берётся за большие полотна».
А затем неожиданно пришла беда. С конца 1945 года Я.Флиер стал ощущать, что у него происходит что-то неладное с правой рукой. Заметно ослаб, потерял активность и ловкость один из пальцев. Врачи терялись в догадках, а руке тем временем становилось всё хуже и хуже. Вначале пианист пытался хитрить с аппликатурой. Затем стал отказываться от непосильных фортепианных пьес. Быстро сокращался его репертуар, катастрофически уменьшалось число выступлений. К 1948 году он уже лишь от случая к случаю принимал участие в открытых концертах, да и то преимущественно в скромных камерно-ансамблевых вечерах. Он словно бы отходил в тень, теряется из виду любителей музыки. Зато всё громче заявлял о себе в эти годы Флиер-педагог.
Вынужденный сойти с подмостков концертной сцены, он всецело посвятил себя преподаванию. И быстро добился успехов; среди его учеников — Б.Давидович, Л.Власенко, В.Постникова, М.Плетнёв…и многие другие известные пианисты.
«Главное,— говорил Яков Владимирович,— помочь студенту возможно точнее и глубже постичь то, что называют основным поэтическим замыслом (идеей) сочинения. Ибо только из многих постижений многих поэтических идей и складывается сам процесс формирования будущего музыканта».
Ноктюрн Фредерика ШОПЕНА играет Яков ФЛИЕР.
