«Первый самостоятельный концерт я дал в пятнадцатилетнем возрасте в Сан-Франциско и едва ли был похож на вундеркинда. Это было неплохо. Я играл Концерт Эрнста — невероятно трудный, и поэтому с тех пор никогда его больше не исполнял» — вспоминал И.Стерн.
Родился он на Украине, в городе Кременце. В младенчестве вместе с родителями оказался в США. «Мне было около семи лет, когда один соседский мальчишка, мой приятель, уже начал играть на скрипке. Это воодушевило и меня. Сейчас этот человек служит в системе страхования, а я — скрипач», — вспоминал И.Стерн.
Сначала он учился играть на фортепиано под руководством матери, а затем занимался скрипкой в консерватории Сан-Франциско.
В Сан-Франциско о И.Стерне заговорили как о новой восходящей звезде на скрипичном небосводе. Известность в городе открыла ему дорогу в Нью-Йорк, и он дебютировал в зале Таун-холла. Однако концерт не стал сенсацией.
«Мой нью-йоркский дебют в 1937 году не был блестящим Чуть ли не катастрофа. Думаю, я играл хорошо, но критики оказались неприветливы. Короче, я вскочил в какой-то междугородний автобус и проехал, не сходя, целых пять часов от Манхэттена до последней остановки, раздумывая над дилеммой: продолжать или отказаться. Спустя год снова появился там на эстраде и играл уже не так хорошо, но критика приняла меня с энтузиазмом».
На фоне блистательных мастеров Америки И.Стерн в ту пору не мог ещё конкурировать с Я.Хейфецем, И.Менухиным и другими «скрипичными королями».
«Многочисленные концертные выступления, продолжавшиеся и в годы второй мировой войны, — пишет В Руденко, — помогли ищущему художнику обрести себя, найти собственный «голос», манеру искреннего, непосредственного эмоционального выражения. Сенсацией стал его второй нью-йоркский концерт в «Карнеги-холле», после которого о И.Стерне заговорили как об одном из выдающихся скрипачей мира».
Решающее влияние на формирование И.Стерна как художника оказало общение с выдающимся испанским виолончелистом П.Казальсом. Встреча с ним перевернула все представления молодого музыканта. Позднее он признался, что ни один из скрипачей не оказал на него такого влияния.
«Казальс подтвердил многое из того, что я смутно чувствовал и к чему всегда стремился, — говорил И.Стерн. — Мой основной девиз — скрипка для музыки, а не музыка для скрипки. Чтобы осуществить этот девиз, необходимо преодолеть барьеры интерпретации. А для Казальса они не существуют. Его пример доказывает, что, даже выйдя за установленные границы вкуса, не обязательно захлебнуться в свободе экспрессии. Всё, что дал мне Казальс, носило общий, а не конкретный характер. Великому артисту подражать нельзя, но от него можно научиться подходу к исполнению».
Расцвет исполнительской деятельности И.Стерна относится к 1950-м годам. Тогда с его искусством познакомились слушатели самых разных стран и континентов. Он совершил турне, охватившее почти весь мир: Шотландия, Гонолулу, Япония, Филиппины, Гонконг, Калькутта, Бомбей, Израиль, Италия, Швейцария, Англия. Путешествие было завершено в Лондоне выступлением с Королевским оркестром.
«Как и у каждого концертанта, в бесконечных скитаниях со Стерном не раз случались забавные истории или приключения, — пишет Л.Раабен. — Так, во время выступления в Майями-Бич, в 1958 году, он обнаружил нежелательного почитателя, присутствовавшего на концерте. Это был шумливый сверчок, мешавший исполнению концерта Брамса. Сыграв первую фразу, скрипач повернулся к аудитории и сказал: «Когда я заключал контракт, то считал, что буду единственным солистом в этом концерте, но, по-видимому, у меня появился соперник». С этими словами И.Стерн указал на три пальмы, стоявшие на сцене в горшках. Тут же появились три служителя и внимательно прислушались к пальмам. Ничего! Не вдохновляемый музыкой сверчок умолк. Но стоило артисту возобновить игру, как сейчас же дуэт со сверчком возобновился. Пришлось непрошеного «исполнителя» эвакуировать. Пальмы вынесли, и И.Стерн спокойно закончил концерт, как всегда под бурные аплодисменты».
И.Стерн в первую очередь лирик, но его игре не чужд был и драматизм. Он поражал диапазоном исполнительского творчества, одинаково прекрасного в тонком изяществе интерпретации В.Моцарта, в патетической «готике» И.С.Баха и в драматических коллизиях И.Брамса.
«Я люблю музыку разных стран, — говорил он, — классику, потому что она велика и универсальна, современных авторов, потому что они говорят что-то и мне и нашему времени я люблю также и так называемые «избитые» произведения, вроде концертов Мендельсона и Чайковского».
