В Новосибирской государственной филармонии есть один из любимых мною абонементных циклов — «Звезды XXI века». Он проводится благодаря программе Министерства культуры РФ и Московской филармонии «Всероссийские филармонические сезоны». Сама цель – поддержка молодых и невероятно талантливых исполнителей созвучна с направлением работы нашего портала о культуре.
Константин Хачикян – дипломант и обладатель специального приза от фонда «Новые имена» на фестивале имени Г. Нейгауза (Москва, 2013), лауреат Х конкурса имени Ф. Шопена (Эстония, 2014, III премия), Международного фестиваля классической музыки и конкурса юных пианистов Astana Piano Passion (Астана, 2014, II премия), победитель конкурса пианистов имени М. Юдиной (Санкт-Петербург, 2015) и Московского международного конкурса юных пианистов имени Ф. Шопена (I премия и специальный приз за лучшее исполнение мазурок, 2016). В 2017 году Константин Хачикян стал победителем конкурса Moscow piano open и обладателем II премии и приза зрительских симпатий на Международном конкурсе имени Ф. Шопена в Канберре (Австралия).
Константин Хачикян участвовал как пианист в постановках балетов Фредерика Аштона и Джерома Роббинса с ведущими российскими звездами, давал благотворительные концерты в Париже, за что награжден Дипломом Renaissance Française. Он выступал на разнообразных музыкальных фестивалях и даже дебютировал в кино – в картине А. Бурмистрова «Этюд #2», которая вышла в прокат в мае 2020.
Перед своим первым сольным концертом в Концертном зале имени Арнольда Каца Константин любезно согласился ответить на мои вопросы.
— Константин, насколько я знаю, вы второй раз в Новосибирске.
— Да, в 2020 году я исполнял Концерт №1 Сергея Рахманинова на сцене Концертного зала имени Арнольда Каца вместе с Новосибирским симфоническим оркестром. Дирижировал Александр Поляничко.
— Какие впечатления от зала, инструмента, города?
— Самые замечательные. Новосибирск один их самых культурных городов России. Мне очень приятно здесь выступать. Когда я год назад был здесь поздней осенью, то в Москве на тот момент в залах допускалось только 25% зрителей от общего количества. Здесь уже было разрешено 50%. И, знаете, после московских концертов, где сидит человек 10, половина зрительного зала – это уже было прекрасно. Меня очень тепло принимали. Погода тоже была хорошая. Солнечно. Я с удовольствием прогуливался от отеля до концертного зала пешком. В этом году как-то холоднее.
— Если условно разбить исполнителей на поколения, то вас можно отнести к плеяде пианистов, в которую входит Андрей Гугнин, Дмитрий Маслеев, Люка Дебарг и другие блестящие музыканты. Это молодые люди возраста плюс-минус 30 лет. Скажите, как приходит в голову молодёжи, в жизни которых есть гаджеты, компьютеры как постоянная составляющая и реальность, которую можно с уверенностью назвать веком IT-технологий, связать своё будущее с академической музыкой (искусством) и исполнительством?
— Наверное, мне повезло. Я должен сказать спасибо своим родителям за это. В моей жизни гаджеты появились уже в достаточно сознательном возрасте. У меня, конечно, был компьютер, на котором я играл в «Fifa» (компьютерная игра в футбол), да и сейчас бы не отказался сыграть. Но при этом я часто был на свежем воздухе. Практически каждые выходные ходил в Большой театр, сейчас, к сожалению, реже там бываю. Поэтому с самого детства я осознал, что люблю музыку, мне нравится быть на сцене. Лет в 10 я понял, что мне нравится ощущение выступления на публике. Домашние занятия я не любил, да и редко, кто их любит. Меня долго заставляли хоть и в достаточно мягкой форме заниматься.
— Ваши родители тоже музыканты?
— Да, они оба пианисты.
— Представилась картина, как над вами стоят родители и говорят играть гаммы и Ганона (прим. «Пианист-виртуоз. 60 упражнений для достижения беглости, независимости, силы и равномерного развития пальцев, а также лёгкости запястья» — известный сборник упражнений французского музыкального педагога Шарля Луи Анона . В русской традиции фамилия произносится как Ганон).
— Кстати, гаммы и Ганона я в детстве сильно не доиграл и до сих пор от этого очень страдаю. Но, возможно, если бы ситуация была обратная, то желание заниматься совсем бы ушло. Из меня никто не пытался сделать вундеркинда. Но музыка всегда занимала важное место в моём детстве, и не только фортепианная, но и опера, и балет и другие жанры. Осознанное решение быть музыкантом мне пришло в «мерзляковке» (прим. – Академическое музыкальное училище при Московской государственной консерватории имени П.И.Чайковского находится в Мерзляковском переулке). Это было связано с тем, что я попал в среду, где жизнь у всех состояла из музыки.
— Родители не были против, они ведь сами знают, что этот труд непростой.
— Нет.
— Каким образом сейчас молодой исполнитель может заявить о себе? Кто должен его вести или, как говорят, пиарить? Есть ли у вас менеджер?
— У меня нет агента. Я думаю, что музыканту под силу самому себя продвигать, хотя в нашей стране это слово – пиар – воспринимается с негативной окраской. Человек любой другой профессии, когда устраивается на работу, рассказывает о том, что он умеет делать лучше всего, перечисляет послужной список. Музыкант может точно также предъявить своё портфолио, рассказать о своих достижениях. И от концерта к концерту исполнитель заявляет о себе. Это тоже часть пиара – его мастерство и успех перед публикой. Сейчас помогают социальные сети как способ общения со своим зрителем.
— Значимые конкурсы тоже существенный двигатель в продвижении. Для музыкантов постарше, в своё время, был чуть ли не основным.
— Но, условно говоря, лет 50 назад не было такого количества пианистов. Сейчас их очень много. У нас из Московской консерватории ежегодно выпускается порядка 50-ти пианистов. Это только наш вуз. Вообще, я думаю, что музыку надо выбирать своей профессией только в двух случаях: если есть исключительный талант и если не можешь без музыки жить. Я могу сказать наверняка, что из этих 50-ти выпускников – примерно половина не соответствуют ни одному из этих двух критериев.
— Если вернуться к конкурсам, то вы достаточно активный участник музыкальных состязаний. В 2020 году был весомый в профессиональном сообществе конкурс имени Рахманинова, а ранее 2 конкурса имени Шопена.
— 3 имени Шопена, правда, третий безуспешно. Я не прошёл отборочный тур.
— В чём, на ваш взгляд, причина?
— Мне кажется, что отчасти политика. Например, в первом отборочном туре прошло около 160 человек. Из них человек 8 русских, что большая редкость, когда так мало. К примеру, из непрошедших был пианист, который за месяц до этого выиграл конкурс имени королевы Елизаветы в Брюсселе. Из этих 8-ми счастливчиков было лишь трое, кто учился в России, остальные уже давно за рубежом. Похоже, что отношения России и Польши испортились существенно. Хотя с исторической точки зрения они никогда не были добрососедскими. Собственно, Шопен тоже не очень нашу страну любил. Хотя, это не повод, конечно, брать за основу проводимого конкурса.
— Конкурс Чайковского?
— Я очень хочу туда попасть и готовлюсь.
— Вам важно, кто будет в жюри?
-Для меня это особой важности не имеет, больше я обращаю внимание на количество публики и её реакцию. Крупный конкурс – это возможность крупно засветиться. Это не призовые деньги. Конечно, приятно выиграть конкурс Чайковского, но можно и не выиграть, а публику свою найти. Для дальнейшей деятельности музыканта это имеет бОльшее значение, нежели мнение жюри. Люка Дебарг, например, тому яркая иллюстрация – он был фаворитом XV конкурса имени Чайковского, хотя и взял IV премию. Он снискал большую любовь зрителей конкурса, и это сыграло положительную роль в его карьере, в первую очередь в России, кстати.
— Он популярен, как бы сказали менеджеры – хорошо «продаётся».
— Да, именно. Кстати, я был на трёх его концертах, и 2 из них меня не очень впечатлили. Но однажды Люка играл в малом зале консерватории с Даниилом Коганом скрипичные сонаты французских композиторов. И это была магия. Я немного раз за свою жизнь был так потрясен исполнением. И я понимаю ажиотаж вокруг его фигуры. Это очень необычный музыкант.
— В вашей программе есть соната №5 Скрябина, которую вы исполняете накануне года, объявленного годом Скрябина (150 лет со дня рождения композитора).
— Молодой Скрябин, как говорят – это гипертрофированный Шопен, а 5-ая соната – это нечто иное. Больше такой музыки ни у кого нет. И если вы меня вдруг спросите, какое у вас любимое произведение для фортепиано-соло, то я отвечу – 5-ая соната Скрябина. Я её играю с 2016 года, и каждый раз я, возвращаясь к этому произведению, вижу, что оно открывается с новой стороны. На любую ноту сонаты можно взглянуть в совершенно разных проекциях.
— Какие у молодых исполнителей кумиры, интересно, совпадут они с кумирами тех, кто постарше?
— Не знаю, как остальные, но я очень ориентируюсь на Горовица, Рахманинова. Манера игры их мне очень близка, хотя записям Сергея Васильевича уже почти 100 лет. Традиции, в которых играл Альфред Дени Корто или Иосиф Гофман, не очень мне понятны, хотя они, безусловно, гениальны. Вообще, года три, как я слушаю фортепианную музыку существенно меньше, чем симфоническую, скрипичную, виолончельную. Из современных пианистов мне очень нравится Евгений Кисин, Даниил Трифанов, хотя поначалу, когда я слушал его выступление на конкурсе Чайковского, мне не понравились его внешние эмоциональные проявления за инструментом. Но потом я понял, что жюри тогда разглядело в нём фантастическое дарование. И он действительно за роялем делает нереальные вещи.
— Вы упомянули о поведении музыканта за инструментом. Считаете ли вы допустимым утрированное проявление темперамента?
— Я думаю, что человек может вести себя за роялем абсолютно так, как ему угодно, если это искренне и убедительно. Есть люди, которые сидят не шелохнувшись, как, например, Артур Рубинштейн (посмотрите запись «Танец огня» Мануэля де Фалья) порхают только руки, а корпус неподвижен. Есть и сейчас такие пианисты. Однажды я был шокирован, когда ходил на Фестиваль «Эстафета Веры» Памяти Веры Горностаевой. Там играл пианист Вадим Холоденко концерт Скрябина. Он играл в такой позе, что я в такой никогда сыграть не смогу. Есть такое мнение у некоторых педагогов, что нужно играть лицом, что это производит впечатление. Но я категорически против этого. Если человек так чувствует, что ему нужно как-то по-особенному сидеть за инструментом, то пусть он так сидит. А если это кривляние ради кривляния, то это недопустимо.
— Есть и внешние фишки, к которым прибегают музыканты, чтобы добиться дополнительной узнаваемости, не могу не упомянуть красные носки Андрея Гугнина.
— У меня таких фишек нет. Наверное, Андрею так комфортно.
— Конечно, Гугнин завоёвывает публику точно не носками.
— Разумеется.
— Сейчас наблюдается подъём исполнительского искусства, как мне кажется. Как бы не было тяжело в нынешних ограниченных условиях, но даже в это время не успеваешь прийти на концерт всех интересующих тебя исполнителей. Это не может не радовать. Но, к сожалению, выпускник столичной консерватории не считает для себя привлекательным уехать за МКАД, или в Сибирь, чтобы заняться педагогической деятельностью. В этом смысле не хватает подпитки. И родители детей, которые подают серьёзные надежды в музыкальном искусстве, всерьёз рассматривают отъезд уже после музыкальной школы, специальной музыкальной школы или музыкального колледжа. Вы бы поехали преподавать в наш город, к примеру?
— Педагогическая деятельность мне интересна. Я учусь сейчас в ассисентуре-стажировке у Писарева. И в перспективе я рассмотрел бы вариант переезда и преподавания в вузе. В школе, пожалуй, не стал бы, там другая специфика. К тому же я не очень поддерживаю идею опеки над учеником со школы и до вуза, потому что когда дети выходят из-под этого зонтика, то требуется определённое количество времени на привыкание к другим условиям, этапу в жизни. И у некоторых эта адаптация так и не происходит. Они продолжают ждать, когда им в клювик вложат. Могу пояснить на своём примере, что когда я поступил в консерваторию, у меня был существенный профессиональный спад. Я вернулся на уровень примерно второго курса училища. В этом смысле не хватает какой-то свободы нашим студентам в училищах и школах.
— Андрей Писарев – ученик легендарного Сергея Леонидовича Доренского, к сожалению, в 2020-ом году покинувшего нас. Ощущаете ли вы на себе купол этого класса. Помогает ли это вам?
— Купол да, ощущаю. Традиция фортепианного исполнительства передаётся от Доренского к его ученикам и от его учеников к нам. Я это видел у разных людей. Я студент Писарева, но был на мастер-классах других учеников Доренского, в частности, Павла Нерсесьяна, ходил несколько раз к Луганскому. Они все его школу впитали, но каждый по-разному воспринял, и передаёт дальше.
— Кстати, Николай Луганский также сказал, что для него лучшее исполнения Рахманинова – это записи самого композитора.
— Я несколько дней назад консультировался у Николая по-поводу Прелюдий Рахманинова, так как готовлю их к записи в Большом зале консерватории. И он мне как раз рассказывал, какие у Рахманинова были руки, как бы сам автор сыграл это. Действительно, когда перед глазами есть пример исполнения самим композитором своих сочинений, то это несколько упрощает исполнительскую задачу. Хотя, разумеется, интерпретация будет своя.
— Что в вашей жизни молодого человека есть ещё помимо музыки?
— Спорт. Я люблю, когда позволяет время, поиграть в футбол.
— Учитель вашего педагога Писарева — Борис Шацкес был профессиональным шахматистом.
— Мы играли с Андреем Александровичем в шахматы. Ещё я люблю бадминтон. И это, говорят, полезно для гибкости суставов кисти. Вообще спорт, развитая координация и тело – всё помогает в исполнительстве. В этом смысле плохо, когда ребёнка растят в тепличных условиях, когда нет подвижных игр, общения, улицы, по сути – нет детства.
— Успехов в творчестве, Константин. Ждём в Новосибирске снова!
Фото Михаил Афанасьев
