Мне давно хотелось дать одно из интервью бывшего министра культуры России Михаила Швыдкова газете «МК» в котором он жестко высказывается о Николае Цискаридзе. Но это значило занять чью то одну сторону в балетном скандале потрясшем нашу культуру. Этот скандал только внешне утих, на самом деле он никуда не ушел и не уйдет пока живы все его участники. Уверен, возьмись кто нибудь объективный и талантливый написать книгу на эту тему она бы мгновенно стала бестселлером.
Но вот сегодня пусть коротко, но Цискаридзе отозвался на эту тему, что лишь подчеркивает правоту моих слов. Этот скандал будет еще долго влиять на нашу культуру уж слишком весомые люди стоят по обе стороны конфликта. Итак два материала на одну тему. Швыдкой и Цискаридзе.
О татуировках в балете и Михаиле Швыдком
– Николай Максимович, ваше отношение к татуировкам на теле балерин и танцовщиков?
– Категорически отрицательное. Я уже отвечал на подобный вопрос, но скажу еще раз. Мое детство прошло на Кавказе, для нас там татуировки на теле – это означало принадлежность к определенному социальному слою населения. Это тогда считалось катастрофой в семье – человек был привлечен к уголовной ответственности, тем более если по очень тяжелым статьям.
Я не понимаю это. Всем своим ученикам я говорил и говорю, что если вы это делаете, пожалуйста, но делайте на таких местах, чтобы я это никогда не увидел. Но когда одна из моих выпускниц приехала к нам в школу, у нее на руке была огромная татуировка, я кроме слова «дура» ничего не мог ей сказать.
Я знаю, что сейчас после этого слова понесется огромное количество возмущений в мой адрес, но я хочу сказать, что это любимое слово Агриппины Яковлевны Вагановой, она регулярно его употребляла.
– Прошло много лет после интервью Михаила Швыдкого, в котором он сказал: «В России три беды: дураки, дороги и Цискаридзе». Извинился ли он публично перед вами?
– Нет, конечно, не извинился и не собирается.
Дело в том, что ту травлю, с которой я столкнулся с 2011 года по 2014 год включительно, я не пожелаю никому. Ни Серебренникову, никому другому не снилась та травля, которая была организована против меня.
Тогда на мою защиту в медийном пространстве вставали только очень смелые и отчаянные люди. И я безумно благодарен всем тем крупнейшим нашим журналистам, причем они все очень часто не дружат между собой, которые просто высказывали свое положительное мнение. Это Владимир Соловьев и Ксения Ларина, абсолютно диаметрально противоположные «лагеря», это Владимир Познер и Алексей Венедиктов. Когда Максим Галкин вдруг… да, мы в очень хороших отношениях, но он написал в «Комсомольской правде» обо мне и употребил такие слова, что мне было безумно приятно.
Во всем этом ужасе, который происходил, меня поражало количество людей, которые хотели меня «пнуть». И многие по сей день ко мне подходят, извиняются втихаря. Тогда я им говорю: «Вы меня оскорбляли публично, вот идите и извиняйтесь публично».
Что касается господина Швыдкого – конечно, нет. Сколько он оскорблял меня, сколько он статей написал, оскорбляя меня, ну что сделать… Геростратова слава очень многих греет.
Я много раз приводил этот пример. Было два человека, Рудольф Бинг и Антонио Гирингелли, директор Метрополитен-опера и директор Ла Скала. Эти два человека выгнали из театра Марию Каллас. Сейчас вы приходите в Ла Скала – стоит бюст Каллас, приходите в Метрополитен-опера – стоит бюст Каллас и так далее. А про этих людей вспоминают исключительно только как про людей, которые унижали, боролись и оскорбляли великую певицу.
Прошло восемь лет после моего ухода из Большого театра, как артиста, хочу заметить, что меня не могли уволить, я ушел сам. И весь тот ажиотаж в прессе – это делалось только для того, чтобы предотвратить мое назначение в Академию, потому что прекрасно знали, что я уже дал согласие, что все решено на очень высоком уровне. И хотели, чтобы это никогда не произошло, потому что такой «пощечины» те люди, которые издевались надо мной, травили меня, не ожидали. И они прекрасно понимали, зная мое образование и характер, что у меня все будет успешно, а этого не хотели допустить. Но к их сожалению, у них ничего не вышло, и мне их искренне жаль.
Михаил Швыдкой: «Я б Цискаридзе давно уволил, но конкретно сейчас этого делать не стоит»
Конечно, накаленность атмосферы в Большом разрядится не за один день. Идет следствие, результаты которого либо будут, либо не будут обнародованы; вернется Филин, который на работу будет ходить с телохранителями. Но какие-то шаги к «успокоению» предпринимать уже надо.
Спецпредставитель Президента РФ по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой выход видит один — вкалывать!
— Михаил Ефимович, вы, конечно, видите этот непрекращающийся обмен колкостями между Цискаридзе и Иксановым — ну доколе?
— Такого рода ситуации могут разрешаться только в работе. О чем сейчас должна идет речь? О сохранении творческой атмосферы в Большом. Потому что все, что произошло, — не результат банальных «внутритеатральных разборок». А у кого-то есть прямое желание дестабилизировать работу БТ. И на этом фоне Филин, как ни странно, был ключевой фигурой.
Что я имею в виду? Ну не с Синайским же (главный дирижер) отношения выяснять. Ни с Маквалой Касрашвили (управляющая оперной труппой). Нет. Удар был нанесен по самому яркому персонажу из руководства БТ, самому публичному… это плохо репутационно и для Большого, и для страны: потому что повеяло чем-то декадансно-позапрошловековым; в этом во всем есть какая-то демонстративная театральность, дурная провинциальность.
— Но, слава богу, Филин пошел на поправку…
— Факт того, что он поправляется, утихомирил многие страсти. Надеюсь, Сергей внешне останется прежним красавцем, но и без этого ясно, что к работе он вернется. Теперь что касается конфликта Цискаридзе — Большой. Подчеркиваю: это не конфликт Цискаридзе — Филин, Цискаридзе — Иксанов. Я к Николаю Максимовичу как танцовщику отношусь с огромным пиететом. Понимаю, что творческий век короток, и танцовщик такого масштаба и успешности, как Цискаридзе, не может не задумываться о своем будущем. Как задумывался Владимир Викторович Васильев, который получил то, чего Николай Максимович добивается.
— По-моему, какие-то «альтернативные» предложения Николаю были, или, по крайней мере, на них намекалось…
— Я исхожу из простого. Чтобы стать худруком в Большом театре, надо пройти какую-то огранку, набраться опыта. У меня (в бытность министром) была идея, чтобы Николай Максимович стал худруком Академии хореографии; у Александра Авдеева была идея, чтобы Цискаридзе возглавил балет Новосибирского театра. Поехал же в конце концов Курентзис руководить оркестром сначала в Новосибирск, потом в Пермь…
Прежде чем Васильев пришел руководителем в Большой, у него за плечами были самостоятельные постановки (к тому же не хочу сравнивать, но если Николай Цискаридзе — выдающийся танцовщик, то Васильев был настоящим танцевальным гением!). И Филина-то пригласили после того, как он, например, поработал в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. Не говорю сейчас, кто кого любит, но вот назначь Цискаридзе худруком балета — не думаю, что для артистов это станет большой радостью. Так что, уверен, подобное назначение не было бы правильным.
— Тем более в атмосфере перманентного скандала…
— А просто должна существовать нормальная корпоративная этика. Но Николай Максимович поносит театр на протяжении уж скольких лет: началось это задолго до открытия Основной сцены. Цискаридзе постоянно говорил, что в БТ все плохо, и только он знает, как хорошо. И, надо отдать должное руководству Большого, — оно оставалось к этому толерантно (хотел бы это особо подчеркнуть). Не уверен, что в Метрополитен или в Гранд-Опера это терпели бы так долго, как это до сих пор терпят в Большом. Что создало, с моей точки зрения, атмосферу безнаказанности.
— Николай ссылается на закон: дескать, нельзя его уволить.
— Уволить можно кого угодно. Я знаю это и как бывший директор ВГТРК (когда приходилось увольнять, увы, много народу), и как министр культуры. Если б я был директором Большого, то сделал бы это давно вообще-то: у меня такого нервного запаса, как у Иксанова, не было бы. Но сейчас идет следствие по делу покушения на Филина, и увольнять Цискаридзе в процессе расследования юридически и этически некорректно. Хотя сам Николай Максимович о корректности давно забыл по отношению к коллективу, в котором работает. Но в принципе мысль, что его нельзя уволить, очень сомнительная.
— Но говорят же о влиятельных людях, которые за ним стоят…
— Я так скажу. Понятно, кто за ним стоит, кто его поддерживает. Да, это влиятельные люди. Но влиятельных людей такого уровня наберется в России десятка полтора-два. И если только двое из этих двух десятков его поддерживают — этого, видимо, недостаточно. Причем поддерживают, с моей точки зрения, из личных соображений. Николай Максимович прелестен в дружбе, наверное…
— Фамилий мы не называем?
— Необязательно. Но это точно не Владимир Владимирович Путин и не Дмитрий Анатольевич Медведев. А остальные все — менее влиятельные люди. Уж извините. Но вернемся к Большому: самое важное сегодня — собраться всем творческим силам вокруг профессионального и грамотного руководства и выпустить ряд премьер, в том числе балетных. Это единственное спасение для БТ, для его репутации.
— То есть смещать Иксанова сейчас не имеет смысла?
— Считаю Иксанова одним из самых опытных театральных управленцев России. Если не самым опытным (не умаляя достоинств ни Урина, ни Гергиева, с совершенно иной манерой руководства, ибо Гергиев не только выдающийся дирижер, но и уникальный менеджер своего таланта). Иксанов, демонстрируя отсутствие творческих амбиций, за 7–8 лет вернул БТ в «высшую лигу» оперных театров мира, где есть Ла Скала, Метрополитен, Гранд-Опера, а потом только идут все остальные.
Когда Иксанов принял хозяйство, у Большого был бренд, но не было театра. Теперь он наполнил название сверкающим содержанием (это и успех «Травиаты», долгое сотрудничество с Франческой Замбелло; грандиозная режиссерская плеяда от Фокина и Стуруа до Любимова и Някрошюса; все выдающиеся российские дирижеры за пультом, включая Плетнева; тот же Ведерников, сильно поднявший оркестр; привлечение Григоровича). И на этом этапе менять руководство неправильно.
У Иксанова есть важнейшая черта: он понимает необходимость не только сохранения традиций, но и развития — позволяет экспериментировать…
— За что его так бурно многие критикуют.
— Правильно. Но без нового живого искусства — никуда. Понятно, что у Иксанова есть свои недостатки. Но у него (как у администратора без творческих амбиций) недостатков меньше, чем у художника, который теоретически мог бы возглавить Большой театр.
Объясню: как ни странно, ГАБТ имел успехи НЕ тогда, когда им руководили крупные художники, мечтавшие сделать театр «своим». Вот Васильев как раз хотел, чтобы театр выражал его творческие устремления, но это на пользу БТ не пошло. Или же, напротив, театр «разрушали» несильные администраторы, ибо сразу проявлялась борьба кланов. Сегодня в Большом клановости нет.
Конечно, когда у тебя 200 человек в балете, трудно сказать, что это коллектив единомышленников. Но конфликтности нет. Конфликтность создает Николай Максимович. А люди, естественно, смотрят: «Ах, он не боится сказать, что директор мерзавец и люстры своровал? И при этом его не трогают столько лет? Ага, значит, за ним кто-то стоит, значит, он имеет право…», — такая же логика обычно. Но вести дискуссию с Цискаридзе в таком ключе: «украли — не украли» — это себя не уважать. И вообще вести с ним дискуссию — себя не уважать.
— Однако ж сколько деятелей культуры поставили за него свои подписи в той некрасивой истории с письмом…
— Я первым написал в блоге, что деятели искусства поступили, мягко говоря, нехорошо. Но ввел-то их в заблуждение сам Николай Максимович! И что, после этого Иксанов его должен сильно полюбить? И что, Цискаридзе после этого легко может продолжать работать в театре? Нет, ну строго говоря? И ходить еще по всем каналам и газетам с видом обиженного ребенка? Ну это же простые вещи, на уровне детского сада: как можно дальше работать вместе?
Я желаю Николаю Максимовичу, чтобы он нашел себя и свое место в жизни. Но твердо уверен, что это не место директора Большого театра или место худрука балета Большого. Говорю достаточно объективно. Я понимаю, Цискаридзе, человек амбициозный и темпераментный, пытается найти себя в момент перехода из одного качества в другое. Искренне ему сострадаю.
Как все переживали, дергались, когда у него травма такая тяжелейшая была и он это испытание с честью выдержал. Вижу, как он мучается, но внутренняя ломка последних лет еще связана и с тем, что он выбрал ложный путь.
Что до Большого в целом — надо работать, вкалывать! Это принесет облегчение и Филину, и коллективу, и публике. Ведь счастье говорить о новых удачах и ругаться по поводу неудач, чем заниматься изучением сводок МВД.
Ян Смирницкий «Московский комсомолец»
