Вадим Репин. Десять фестивалей спустя

Одним из инициаторов проведения масштабного международного музыкального форума в Сибири, его художественным руководителем стал всемирно известный музыкант, уроженец Новосибирска Вадим Репин ‒ первый в ряду юных гениев, выпестованных выдающимся педагогом Захаром Броном. С интересом и восхищением я следил за творческим становлением выдающегося музыканта. Помню его еще крепким мальчуганом в очках, несущимся по коридору лицея для одаренных детей, который тогда находился в здании барачного типа на улице Станционной.

Популярность Вадима Репина росла стремительно. Об этом много писали. Вадиму посчастливилось: помимо легендарного педагога Захара Нухимовича Брона, начинающему музыканту, ‒ да и себе ‒ основательно помог тогдашний руководитель Союза композиторов СССР Тихон Хренников, чьи скрипичные концерты Вадим успешно исполнял. А в Обкоме комсомола его поддерживали мы ‒ отдел учащейся молодежи и сектор культурно-массовой работы. Мы помогали юному скрипачу с оформлением выездных документов, организовывали участие в различных ответственных концертах, в которых он достойно представлял нашу скрипичную школу.

Все эти годы рядом с музыкантом находилась его мама. Она и сейчас не пропускает ни одного его концерта. Патриотизм и гражданскую ответственность Репину прививали с детства. Поэтому после того, как у новосибирской филармонии был наконец решен вопрос с концертным залом, именно Вадим Репин поддержал и реализовал идею ежегодного международного музыкального фестиваля, которую вынашивал еще маэстро Арнольд Кац. И вот прошло уже десять фестивалей, а 20 марта состоится открытие XI Транссибирского арт-фестиваля.

Накануне открытия форума мы поговорили с Вадимом Репиным. Эту откровенную увлекательную беседу я предлагаю вниманию наших читателей.

Вадим, вас знают как всемирно известного музыканта, человека состоявшегося, который сделал себя сам. Вы представляете в мировом культурном пространстве наше государство, а кроме того ‒ город Новосибирск, Сибирь. Таких примеров мало. На память приходят Денис Мацуев и Дмитрий Хворостовский, которого уже нет с нами. Для всех вы ‒ ученик выдающегося педагога Захара Брона, выпускник Новосибирского лицея (ныне – Новосибирская специальная музыкальная школа) при Новосибирской государственной консерватории, один из воспитанных Броном талантливых музыкантов с мировым именем. Вероятно, многие думают, что вы учились в шикарных условиях в центре Новосибирска, практиковались в роскошном концертном зале при школе. И только единицы знают, что во время вашего становления все было иначе. Лицей-школа располагался на улице Станционной в рабочем районе по соседству с заводскими корпусами, в старом здании, больше напоминающем барак. Место было серым, унылым, а городским детям, не проживающим в интернате, приходилось добираться туда в холодном автобусе через весь город.

Очень хорошо все помню. Потому что там прошла важная часть моей жизни, определившая мое будущее. Там у меня сформировался узкий круг друзей, которые до сих пор являются очень близкими и важными для меня людьми. Встречи и общение с ними для меня до сих пор имеют большое значение, как и поддержка каждого из них. Началась эта дружба в том самом бараке, на четвертом этаже, где они жили в интернате ‒ мои друзья, в основном, были интернатскими. Мама моя, которая отказалась от очень многого, чтобы я мог заниматься, можно сказать посвятила мне свою жизнь, специально поменяла квартиру на другой берег, чтобы мне было ближе ездить на занятия. Никогда не забуду рейтузы, которые нужно было под брюки поддевать (смеется) ‒ они кололи. В минус тридцать стоишь на остановке в восемь утра, чтобы в школу приехать, оттуда – в консерваторию, через весь город, а потом обратно.

Лицея не хватало или в консерватории был Захар Нухимович Брон?

В консерваторию к Захару Нухимовичу, конечно, потому что я уже у него занимался. Так дни и проходили. К семи вечера возвращались домой. Было еще общее фортепиано. Педагогом по предмету в консерватории была Любовь Грузина ‒ превосходная женщина. Тоже, наверное, из тех персон, которые повлияли на мою жизнь, во всяком случае, на мою музыкантскую судьбу уж точно. Потому что общее фортепиано, с одной стороны, а с другой стороны, она меня не заставляла тупо приходить сдавать экзамены, зачеты. Мы с ней порой по два часа в четыре руки играли Брамса, Шостаковича. Благодаря этим урокам я узнал много симфонической музыки, просто целый багаж. Причем узнал именно исполняя, а не просто слушая. То есть это был не просто урок музыкальной литературы, а действительно особое погружение. Нужно было готовиться и с листа читать. Я прямо с любовью вспоминаю этого педагога. И, конечно, Захар Нухимович Брон. Пять раз в неделю уроки, если пришел неготовый ‒ сразу от ворот поворот. Идешь домой заниматься дальше. Каждый день новая гамма. Причем все их нужно было держать в руках. Он мог спросить любую. Когда я был не готов, он очень сердился, как-то даже часы об стол разбил.

Захар Нухимович мог ударить по столу?!

Он сдержанный, всегда себя контролировал, но когда входил в раж, становился очень эмоциональным. Не от злости, а от темперамента. Поэтому, как только я получил первую премию, я подарил ему часы. Это был мой первый подарок Захару Нухимовичу. Мне было тогда одиннадцать лет. Многие знают, что я из Сибири, что я сибиряк. Я помню, была какая-то встреча в Лос-Анджелесе и одна старушка выкрикнула: «А разве там рождаются люди? Туда же только ссылают». Порой приходилось объяснять, насколько Новосибирск важный город России.

Вы ведь уже в раннем возрасте представляли российскую культуру, наше государство.

Да, после конкурса Венявского эта информация очень быстро прогремела, потому что я там все премии забрал, которые были до восемнадцати лет. Конечно, это было большим событием. Но тогда для меня это была игра, а вот уже на следующем конкурсе в Брюсселе все было иначе. Нервы расшалились, и нужно было с этим что-то делать. А опыт преодоления нервозности накапливаешь не пять, не десять лет, а намного больше. Поэтому все было на ходу. Представьте – за шесть дней выучить новые произведения и исполнить их! Таков был регламент конкурса в Брюсселе. Честно признаюсь, было очень тяжело. Пришлось несколько дней учить и через неделю играть на сцене. У Брона, помимо его хрестоматийных знаний, были знания о том, как все оптимально организовать в учебном процессе игры на скрипке. Он этим горел с юности. Для него это было даже важнее всего остального. Таково его призвание: быть в классе и учить так, чтобы обучение происходило в двадцать раз быстрее, чем обычно. Поэтому шесть дней тебе на произведение. А иногда он вообще говорил: «Сам выучи, сам сыграй и выступи на концерте. А после концерта позанимаемся». Такое было много раз.

Был еще один человек, который помог вам стать сегодняшним ‒ композитор Тихон Хренников.

Да! Тихон Николаевич принял меня мальчишкой и провел по жизни, помог преодолеть многие трудности, показал всей стране и за рубежом. Я с удовольствием исполнял его скрипичные концерты. Захар Нухимович энергично поддерживал нашу дружбы с композитором.

Сейчас вы известный музыкант и художественный руководитель Транссибирского арт-фестиваля. Давайте вспомним, как все сложилось. Как возник фестиваль, какова роль в этом Арнольда Каца, которого уже на тот момент не было.

Понимаете, я молодым человеком уехал в Европу. Больше двадцати лет я, нельзя сказать, что жил, но основное время проводил там. Это была необходимость. Было много перелетов, гастролей. И трудно было даже сказать, что я где-то живу. Вот я жил в Монте-Карло семь лет, но, наверное, за семь лет я там провел максимум дней сто. То же самое в других местах. Потому что в основном жизнь была гастрольная. Просто все было логистически удобней. Но раз в год Арнольд Михайлович обязательно звонил и говорил: «Вадик, надо на открытии или закрытии сезона вместе выступить. Давай». Кацу отказать было невозможно, потому что он сквозь всю мою жизнь был одной из моих путеводных звездочек. Я с детства наблюдал, как он работает, какие вещи он говорит, какие не говорит, какие шепчет. Это был очень важный человек в моей жизни. И вот я приезжал раз в год, раз в два года. Мы с ним даже в Европе пару раз выступали вместе с другими оркестрами. И я очень любил его, уважал, восхищался, потому что даже сама его внешность, его одухотворенность, какое-то, действительно, посвящение в свою профессию – было ориентиром для многих, это отличает наше поколение. Конечно, в то время мы о фестивале и не думали и не говорили.

Арнольд Михайлович думал. Мы с ним не раз говорили об этом в 1986-1987 годах. Но площадки для такого музыкального форума в Новосибирске тогда не было. Строительство столь необходимого концертного зала филармонии началось уже после смерти маэстро. Тогда активизировался Лев Григорьевич Крокушанский, многие годы бывший директором оркестра. Арнольд Михайлович ему очень симпатизировал и всегда прислушивался.

К тому времени и я начал об этом думать. Крокушанский был одним из главных двигателей этой многолетней идеи. Адвокатом, я бы сказал. Каждый мой приезд мы встречались. Он всегда затрагивал тему того, что нужен фестиваль: «Сделай, не пожалеешь. Это важно для всех». В итоге, когда я уже осел в Москве, когда я вернулся в Россию окончательно по зову сердца, я понял, что это действительно важно и нужно. Это было судьбоносное решение. Вместе со Львом об этом говорил тогдашний директор филармонии Александр Назимко. Я крепко задумался. Посоветовался с женой, Светланой, поговорил с Валерием Гергиевым, они меня поддержали. Сказали, что это прекрасная идея. И в тот момент, когда зал Каца уже был готов к сдаче, я принял решение, что фестиваль должен быть его ровесником.

Думали ли вы тогда, что фестиваль будет жить долго? В этом году он проводится уже в 11-й раз. И сразу, с первого фестиваля, показал широкие горизонты, представляя самые разнообразные проекты ‒ от музыкальных до балетных и драматических.

Реализация этой идеи заняла несколько лет. Когда мы начали это делать, хотелось, чтобы наш фестиваль не был похож на другие фестивали. Конечно, уже тогда это строилось с перспективой на десять, а может быть, и больше лет. Я его задумывал как разветвление многих областей искусства. Сейчас уже и мастер-классы настолько развились, что в Новосибирске нам тесно: мы их делаем в Москве. Кстати, новосибирцы тоже приезжают. Конечно, новосибирская программа останется во время фестиваля, но вот глобальные мастер-классы, которые идут практически весь сезон, сейчас мы уже делаем в Москве. Первый круг вот-вот должен закончиться. Отзывы очень хорошие, даже от тех, от кого не ждали. Первый мастер-класс провел я, чтобы своим примером показать, что я инвестирую время и сам горю этим. Если сам не сделаешь, то трудно кого-то заинтересовать, привлечь. Шесть дней, практически неделю, идет работа. Когда ты не просто слушаешь и кого-то как-то так вдохновляешь, а действительно ориентируешься на результат. В конце все ребята играют концерт. Для них стимул стоять перед публикой, сделать какой-то весомый шаг вперед.

Были какие-то опасения?

Некогда было думать о переживаниях. Потому что каждый день с утра до ночи планирование: программы проектов, звонки, переговоры. Большая работа. Время поменялось, почти не спишь. Ни о чем не думали, ни о каких опасениях, а только о том, чтобы все прошло так, как задумали. И первый фестиваль получился просто идеальный! Кроме того, мы взяли идею концерта, который мы делали на фестивале в Вербье на мое сорокалетие ‒ тогда организаторы решили, что заключительный концерт они посвятят моему сорокалетию, – ее переработали, и получился концерт, который вспоминают до сих пор!

Помните, на втором фестивале была программа «Вальсы мира» Алексея Игудесмана? На него была достаточно воинственная реакция. А сейчас, по прошествии времени, это вспоминаешь как интересный эксперимент. С теплотой.

С программой второго фестиваля в Новосибирске мы уже экспериментировали. Я попросил Лешу придумать что-то от себя и показать, но тут он немножко не рассчитал целевую аудиторию. То есть в Вене над шутками посмеются, а в Новосибирске могут и не понять. Необходимо сходить двадцать раз на новогодний концерт в Венской филармонии, а потом будешь смеяться. Вот, к примеру, вы за это время не раз смотрели концерты ‒ все сейчас доступно в интернете, и сегодня вам это уже понятно. А тогда не сразу было воспринято аудиторией, но мы быстренько все подправили, и уже следующий концерт был отлично принят. К этому надо быть готовым, вот к таким ситуациям. Любой проект, который ты заказываешь, ‒ это кот в мешке. Включая наши премьерные концерты, которые прозвучали в Новосибирске. Но если не рискуешь, то ничего и не будет. Я помню, Ростропович мне говорил: «Пусть тебе все пишут. Из тысячи три будет хороших. Из десяти тысяч – три будет шикарных». Вот примерно в такой пропорции. Это его слова. Кто не пробует, тот не имеет шансов вообще. А у нас есть маленький шанс получить действительно какие-то интересные прекрасные вещи. Некоторые концерты просто шедевры. Вспомните концерт Михаила Плетнева в прошлом году. Меня он сильно зацепил. А Софья Губайдулина? Там такие откровения! Недавно вышел диск с этой записью. Я очень счастлив и горд, что появился такой документ.

Я вам очень благодарен за то, что на фестивале при аншлагах стали исполнятся работы сибирских композиторов. Вы очень хорошо отозвались об их работах. Кого бы вы могли отметить?

Как тут скажешь? Все работы проходят через отбор, конкурс. Все, что исполнено, заслуживает серьезного внимания. Да все они по-своему удачные. Человек вложил душу, время. А что касается сибирских композиторов, то я вам по секрету скажу, что по-хорошему позавидовал Антону Бараховскому, который исполнял скрипичный концерт новосибирского композитора Андрея Молчанова. У меня тогда была высокая занятость ‒ я параллельно играл в четырех городах. И я Антона попросил сыграть. И он сыграл концерт Молчанова. Концерт – супер! Когда его послушал, я даже подумал: «Надо было самому играть». Это была одна из самых запоминающихся работ. Надо это дело не забыть (делает пометку). Надо этому дать жизнь. И если не только Антон, но еще и я его исполню, то уже с двух сторон пойдет хорошая молва.

Расскажите о фестивальном проекте с участием Юрия Башмета. Ранее он приезжал с Евгением Мироновым, ныне ‒ с Константином Хабенским. Вы расширяете и этот проект?

Прекрасный коллектив Башмета. С Юрием мы дружим сорок лет, если не больше. Он же несколько лет делал свои фестивали, я за ним подглядывал, смотрел, как он руководит. Мне было интересно. У него это больше импровизационная составляющая. Такие вещи тоже у нас присутствуют. Потом мы никогда не забываем камерную музыку. К примеру, двадцать пять – тридцать лет назад я приезжаю в какой-нибудь прекрасный концертный зал, у меня сольный концерт. Я смотрю проспект на весь сезон, а там невероятный план камерных концертов: квартет такой, квартет такой, трио, квинтет, сольные концерты. И вот тогда был огромный интерес к камерной музыке ‒ сорок-пятьдесят концертов в сезон, топовых камерных. Теперь, когда смотришь, ‒ почти ноль. Трудно билеты продавать. А квартетам особенно, при этом расходы на приглашения большие. С ними пятый «человек» ‒ виолончель, а это отдельный билет. Это все дорого получается. Поэтому я стараюсь делать все, чтобы камерная музыка жила. Она самая гениальная. То, что написано для маленьких, по сравнению с оркестром, составов, там столько не познано – даже нами, музыкантами, не познано – фантастической музыки. В совершенно разных комбинациях. Я просто хочу со своей стороны предложить, может быть, привить любовь вот к этому интимному, с одной стороны, но в большом концертном зале искусству. Чтобы больше людей имели шанс влюбиться в эту музыку. В прошлом году был Константин Лифшиц. В этом ‒ Николай Луганский, Вадим Руденко, Павел Милюков, Габриэль Уренья, Максим Рубцов.

Каждый фестиваль требует большой подготовки. Но, наверное, самая сложная работа была в пандемийный год?

Да, тогда был страшный год. На стрессе. Мы трижды строили программу фестиваля. Март-апрель мы построили, потом все это началось, пришлось делать сентябрь. Тоже не все получилось. Потом октябрь, ноябрь, декабрь. То есть фестиваль у нас до нового года шел, потому что те вещи, которые мы пообещали публике, мы постарались исполнить. Слово свое мы сдержали, публика услышала эти программы. Единственное, что их приходилось переносить. Подготовка – всегда напряженный процесс, но тут был особый стресс. А совсем тяжко случилось в 2022 году: за две недели до начала фестивальной программы не было. Просто ноль. И мы строили новый фестиваль за две недели. Это было очень трудно, но теперь нам вообще ничего не страшно. Фестиваль за неделю? Легко. Это шутка. Тогда меня, конечно, все мои друзья выручали.

Но согласитесь, что в 2022–2023 годах мы узнали очень много новых имен.

Да, много. Я сейчас смотрю, что есть новая плеяда дирижеров молодых, которые молодцы. Я думаю, у них большое будущее. Сегодня мы наблюдаем активное молодое поколение, много новых имен. С ними надо работать, помогать им встать на ноги.

На что бы вы хотели обратить внимание зрителей в программе предстоящего фестиваля?

На всё! Понимаете, мы не имеем никаких ресурсов от проданных билетов. Благодаря губернаторской поддержке у нас есть интерес помочь филармонии. В этом году в первый день открытия продаж продали рекордное количество билетов. Это деньги, которые идут на развитие музыкального исполнительства в Новосибирске. Это, конечно, радует больше всего, потому что это фактор объективный. Могут говорить поклонники и друзья о том, как все замечательно, но пока ты не видишь, что это нужно, что за это люди готовы платить и платят свои деньги, покупая билеты, это уже совершенно другое. Это признание публики.

Несколько лет назад руководство филармонии критиковали за излишне дорогие билеты на концерты фестиваля. Помните, руководитель филармонии при планировании цен смотрел нефтяные котировки. Множество билетов было не продано. Какова ваша позиция?

Конечно, мы это помним. Пример хрестоматийный. Нам как организаторам хочется видеть полные зрительские залы. И мы понимаем, что, когда на короткий временной отрезок приходится столько концертов, зрителям очень тяжело финансово приходится. В то же время и обесценивать концерты нельзя. Важен баланс цены ‒ чтобы было доступно, но, простите, не «на халяву». Она ‒ халява ‒ расхолаживает и обесценивает искусство. Даже мастер-классы. Я проводил сотни мастер-классов в разных городах. Когда приезжаешь, как правило, в отеле меня ждет письмо с приглашением прийти на пару часов в школу, в академию. И вот когда ты просто соглашаешься и приходишь бесплатно, никто это не ценит, и народу мало. А если люди платят за это, то отношение совсем другое.

Вы здесь немного лукавите. Насколько мне известно, средства, которые вы получаете за проведение мастер-классов, уходят в виде пожертвований в те же фонды школ, академий. Получается, что вы таким образом стимулируете серьезное отношение к мастер-классам.

Вот вы и открыли мою маленькую хитрость. Хочу закончить вот какую свою мысль: хотя мы стараемся не выходить за привычные рамки музыкальных вкусов, за эти годы мы, скажем так, накопили сундучок с пятнадцатью потрясающими новыми произведениями, которые впервые прозвучали в Новосибирске. Этот год не исключение. Тоже будет новое произведение. Это то, чем можно гордиться, потому что Новосибирск входит в историю. Это как концерт какого-то композитора, который в первый раз исполняли, к примеру, в Вене, в Нью-Йорке или в Лондоне. Даже премьеры тех произведений, которые для меня были написаны, были в Лондоне, в Гамбурге, в других местах. А тут Новосибирск, Новосибирск, Новосибирск, Новосибирск. Первое исполнение! Это документ. Каждый же хочет оставить после себя документ. Художникам, писателям, наверно, легче всего, потому что они оставляют после себя документы. А мы, артисты, оставляем после себя впечатления. Поэтому задокументировать это очень важно. Конечно, важна и звукозапись, но и Новосибирск, как место первого исполнения, значительно возвышает город в музыкальном мире как культурную столицу Сибири. И очень многие это знают за границей ‒ в Азии, в Европе, в Америке. Вот класс! Вот такие вещи мне доставляют удовлетворение.

А бывает ли так, что вы спрашиваете совета у своей супруги ‒ выдающейся балерины Светланы Захаровой?

Конечно. У нас это происходит естественно, и мы оба к этому относимся нормально. Мы каждый имеем свою точку зрения, но никогда не настаиваем на ней. То есть решение должен принять сам человек. Она меня спросила – она должна принять решение. Я у нее спрашиваю – я же почему-то спрашиваю, мне важно ее мнение, – но в итоге я принимаю решение. И она ни в коем случае никогда не будет его оспаривать. Но перед тем, как она примет решение, я обязательно выскажу все, что я вижу со стороны. А со стороны порой бывает виднее. Но если она примет абсолютно противоположное решение, я ее поддержу. Нет только белого или только черного. Я вообще верю в то, что когда-то в какое-то время человек увидит, что вот именно это было правильное решение. Его сразу можно и не заметить. Мне кажется, что она так же понимает. Мы с ней похожи. В начале нашего разговора вы сказали, что она и я ‒ это люди, которые сделали себя сами. Это верно. Мы с ней не москвичи, и желание прыгнуть намного выше остальных у нас в крови. Мне кажется, так у многих «нестоличных» артистов. Они пытаются с самого начала выше прыгнуть. Среди москвичей, естественно, много потрясающих музыкантов. Но, может быть, для кого-то это преимущество, для кого-то это комплекс. То, какие ты решения принимаешь сквозь всю свою жизнь, в итоге формирует то, кто ты есть и где находишься.

Какую музыку вы любите слушать? Какую литературу читать, какие фильмы смотреть?

Мне кажется, что кино как кино умерло. Вот сериалы – это его какое-то новое рождение. Сериалы стали отдельным искусством. Все по-другому, время идет по-другому, более интересно, более подчеркнуто. Это как книга и изложение. Вот примерно так. А на традиционных художественных фильмах в последние годы я засыпаю на двенадцатой минуте. Никакого интереса. Какую музыку я слушаю? Рэп очень люблю. Я скажу почему: мы, классические музыканты, страдаем ритмом. Кто больше, кто меньше. Потому что рубато – прекрасно рассчитанные ритмические шаги, сквозь которые ты пытаешься вставить свою свободу. Но когда все из-за этого превращается в рубато, получается хаос, который очень сложно воспринимать. Потом рэперы очень много занимаются, как и джазовые музыканты. Они готовят невероятные вещи, идеи, чтобы в момент исполнения этим воспользоваться. Это гигантская домашняя работа. Джаз тоже очень люблю. Почему люблю? Потому что это ритмично. В машине я всегда слушаю радио «Орфей». Мне очень нравится это радио, потому что ты не знаешь, что будет следующее. Хорошее или плохое, но это всегда сюрприз. Читаю я в основном в самолете, а дома разве что на ночь. Должен признаться, мало читаю. Но у меня есть свои любимчики ‒ Оскар Уайльд, к примеру.

Хотите что-то пожелать от себя?

Пусть всем сопутствует удача! Потому что талант – это замечательно, все мы по-своему талантливые, абсолютно бездарных нет, но вот этот маленький элемент везения очень многое значит. Желаю здоровья, желаю оставаться верными своему вкусу.