Многие дети любят свою бабушку. Не был исключением и я, более того, я очень любил оставаться у нее ночевать (причем с возрастом это чувство только усиливалось). И вот как-то раз, году примерно в 1959-м, лежа поздним вечером на уютном старом диване и уже потихонечку погружаясь в сон, слушаю бормотание радиоточки (все бабушки СССР, почти круглосуточно слушали радио). Передавали интервью или, как в то время говорили, беседу с выдающимся советским композитором Дмитрием Шостаковичем. Всего уже не помню, но одно выражение застряло в памяти на всю жизнь. Отвечая на вопрос корреспондента, великий композитор сказал примерно следующее: «Существует хорошая эстрадная музыка и плохая. Плохая эстрадная музыка – это и есть джаз». Не следует забывать, что на дворе был 59-й год, плюс над композитором довлели «грехи молодости», когда он играл в кинотеатре тапёром, во время показа немых фильмов. Я всего этого не знал, и принял слова гения за чистую монету, тем более, что настоящего джаза я никогда и не слышал.
А играть что-нибудь, кроме Баха, Гайдна и т. п. хотелось. Хотелось новых ощущений, хотелось признания сверстников, особенно девочек. Я начал помаленьку подбирать по слуху популярные мелодии, в магазинах стали появляться ноты популярных эстрадных песен и танцев — так что процесс, как сейчас говорят, пошёл.
Так продолжалось несколько лет. Мои заблуждения поддерживал стандартный набор таких нехитрых жизненных удовольствий, как учёба в музыкальной и общеобразовательной школах, занятия в спортивных секциях водного поло, а, позднее, только начинавшего входить в моду бадминтона. И тут вдруг оказалось, что к музыке я отношусь гораздо серьёзней, чем это мне представлялось, и я оказался в спецшколе. Но эта спецшкола не та, о которой вы подумали, её полное название «Республиканская специальная школа-интернат для одарённых детей им. Р. М. Глиэра», или как мы её все называли – школа Глиэра.
Жить в интернате оказалось очень интересно. Педагоги – прекрасные, многие из них работали ещё и в консерватории. Все ребята – музыканты, играют на разных инструментах, если с кем подружишься, может дать попробовать поиграть на трубе, или кларнете, или ещё на чём-нибудь. Личности попадались очень колоритные. Буквально с первых часов началось посвящения меня в таинства музыкального сленга (существо мужского пола – чувак, существо женского пола – чувиха, еда – берло, хорошо – клёво, спать — друшлять и т. д.). Все поголовно увлекались футболом. Единственно, что отравляло существование – абсолютно не годная для употребления пища. Для меня и по сей день остаётся загадкой, что такое нужно делать с продуктами, по каким дьявольским рецептам надо готовить, чтобы был такой результат. В армии, где я служил, готовили просто ужасно (чего стоит, например приготовленный в честь какого-то праздника так называемый «плов» из неочищенного овса), но всё равно армейским поварам было очень далеко до «мэтров» из столовой школы Глиэра.
Я учился в 9-м классе. В спальне нас было около 20-ти человек самого разного возраста. И был там Слава Полянский, который мне в то время казался зрелым мужчиной. Отчасти так и было — в 19 лет он учился в 11-м классе. Слава переехал в Ташкент из Львова, где успел поучиться в музыкальном училище, поработать и в ресторанах, и в филармонии. Был необычайно остроумен, имел большой успех у противоположного пола, потрясающий слух и чувство ритма, и редкую национальность: мать полька, а отец – узбек.
И вот этому бывалому человеку я, чтобы показать, что тоже смыслю кое-что в музыке, сгоряча ляпнул, что джаз – это плохая эстрада. Ответ последовал незамедлительно. В очень смягчённом переводе на русский это бы звучало примерно так: «нужно быть полным чудаком, чтобы так категорично отзываться о том, о чём не имеешь ни малейшего понятия». И дабы подкрепить все эти выражения, он немедленно сел за рояль и сыграл несколько джазовых пассажей. У меня просто подкосились ноги, и я только и смог прохрипеть сдавленным шёпотом: «ещё». Говоря современным языком «я попал».
После этого случая я стал хвостом ходить за Славой, умоляя сыграть ещё, что-нибудь. Сурат Анварович (Славина кличка) – человек широкой души, собрал из таких же желторотых, как и я, маленький jazz-band, писал и разучивал с нами аранжировки джазовых тем и популярных песен, и мы мало-помалу начали играть на школьных вечерах, постепенно нас стали приглашать и в другие учебные заведения. В те дни он охотно делился со мной всем, что знал, и уже через полгода я мог заменять его за роялем в некоторых простеньких музыкальных пьесках.
Вот так начались «мои университеты». А Слава Полянский уже давно живёт в Киеве, он — профессор консерватории.
Автор: Игорь Дмитриев
