Часть жизни она провела в небе, работая стюардессой. И сегодня героиня нашего интервью смело может надеть униформу и возглавить бригаду бортпроводников любой авиакомпании! Но она стала театральным режиссером и считает эти профессии в чем-то близкими.
Она любит Свиридова, Альбинони и обожает русский рок, на котором выросла. Отсюда – участие в очередном премьерном релизе рок-группы «Агата Кристи», творчество которой сегодня носит ярко выраженное патриотическое звучание. Среди знакомых мне поклонников русского рока много священников, писателей, художников, политических деятелей и вот – театральный режиссер.
Русская, родившаяся и живущая в Латвии, она, как и любой нормальный россиянин, глубоко переживает все происходящее. От русской женщины у нее любовь к просторам, поэтому она любила и любит Москву, пространства и дороги которой необъятны по сравнению с маленькой, однополосной Латвией. От русской же – обостренное чувство справедливости и правды, а от жителя Прибалтики – трезвая, рациональная оценка событий и явлений. Именно эта рациональная позиция помогает ей в работе на театральных подмостках России, а, значит, и нам (зрителям) она показывает те аспекты жизни, которые мы, здесь живущие, подчас не замечаем.
На постановку спектакля «Женщины Есенина» во МХАТ имени Максима Горького ее пригласил предыдущий руководитель театра, а реализация проекта и его продвижение проходили уже под руководством нового генерального директора Владимира Кехмана.
Она любит своего уже ушедшего папу, дочь и любого актера, репетирующего сегодня главную роль. Хотя Галина Полищук в театральных кругах человек известный и увенчанный различными наградами, но что-то мне подсказывает, что сейчас она переживает новый этап своей театральной судьбы, и жизнь эта не будет сахаром, но совершенно точно – она (жизнь) будет стоить потраченных на нее усилий.
Итак, Галина Полищук.
– Формальным поводом для нашей беседы стало присуждение театральной премии «Московского комсомольца» вашему спектаклю «Женщины Есенина». Ваша работа награждена как «Лучший спектакль большой формы» и отмечена еще в нескольких номинациях. Этот успех, безусловно, радует, но резанула слух несколько снисходительная формулировка «МК» в новости о награждении: «МХАТ имени Горького впервые “выбился в люди” со спектаклем “Женщины Есенина”». Вас это не задело?
– Нет, ведь это действительно так – какое-то время МХАТ существовал несколько оторвано от всего происходящего в театральном сообществе.
– После длительного перерыва МХАТ «выстреливает» с вашим спектаклем, а в числе награжденных еще один режиссер из Прибалтики – Римас Туминас с постановкой «Война и мир» в театре Вахтангова. Получается, что прибалтийские режиссеры как-то особенно понимают и красиво, емко и профессионально ставят именно русскую тему?
– Знаете, совсем недавно я разговаривала об этом с одной моей московской подругой – она тоже из Латвии. Нам, пожалуй, сложнее, чем другим, потому что мы везде чужие. Я – русская из Латвии, она – тоже. В России ни родных, никого. А там вроде и родные и Родина, но ты не часть титульной нации. Так получилось, что по окончании ГИТИСа я попала в театр к Алвису Херманису, а потом меня настойчиво приглашали в Латвийский национальный театр – я начала работать там, и мне довелось ставить латышскую классику. Тогда, конечно, был некоторый скепсис в мой адрес от латышских специалистов: «Как это русская будет ставить нашу классику?». И, несмотря на это, нашу постановку пьесы Яниса Райниса «Вей, ветерок» мы показали на «Золотой маске», получили приз в Германии, премию Балтийской ассамблеи в области культуры и пять лет спектакль собирал аншлаги. Сейчас я работаю над постановкой по прозе Валентина Распутина и снова слышу: «Как это латышка поставит нашего Распутина?».
Признаюсь, я не думаю, что наша работа и видение материала могут быть привязаны к каким-то национальным корням. Во-первых, ты берешься за некую идею и оцениваешь то, насколько она затрагивает тебя – можешь ли ты ее развить в свете сегодняшнего времени или нет? Во-вторых, мне кажется, что возможность отстраниться от каких-то навязанных (где-то в школе или в твоем ближайшем окружении) национальных стереотипов дает возможность рассмотреть тему под другим углом. И этот вопрос меня сейчас очень беспокоит – люблю политический, актуальный, социальный театр. Я им много занималась.
Еще когда только возникла тема мигрантов, почти одновременно с Ависом Херманисом, мы задействовали ее в спектаклях в Латвии с прямо противоположными подходами. Так получилось, что в то время я почти ничего не знала по этому вопросу, и спектакль стал моим поиском ответов. Херманиса очень тревожило появление мусульманства в тихой и спокойной Прибалтике, вопрос смешения наций. Он в то время, относительно сирийских беженцев, считал, что принимать их нельзя. Я начала делать спектакль, многое проанализировала, мы с актерами ездили в лагерь беженцев, интервьюировали их. В своем спектакле цитировала Европейскую конвенцию и восхищалась ею, причем старая Европа действительно обладала мульти культуральным сознанием – отсутствие деления по религиозным, национальным, сексуальным признакам… Меня пугает то, что происходит сейчас! После всех ужасов нацизма Европа растоптала все свои принципы и ценности – отменяется все русское, людей начинают делить, запрещать, а недавно президент Латвии заявил, что часть русских граждан надо изолировать. Создать гетто? Это какая-то жуткая деградация европейского сознания.
– «Женщины Есенина» – это, конечно, ваш потрясающий успех. Когда только появилась информация о планах постановки этого спектакля, признаюсь, были опасения, что это будет очередной, как сейчас говорят, «хайп». Не случилось.
– Должна отметить, что Владимир Кехман очень вовремя в театре появился. Благодаря ему я и смогла выпустить спектакль таким, каким хотела. Мне, например, совсем не хотелось сводить масштаб личности Есенина к узкой фрейдистской обиде сына на мать. Личность такого масштаба абсолютно точно преодолела бы это, иначе – лишь наивное оправдание способа жизни великого поэта. И мне, и Лене Исаевой очень жаль, что из пьесы убрали взаимоотношения Есенина и власти, которые изначально были «моей темой». Я добавляла ее уже режиссерскими путями. Безусловно, кубизм, символизм того времени – это и девушка с баяном – душа, смелая, разгульная от матери, и другие символы, например, девушка с березой – это не только цитата пост драматического театра Пины Бауш, но и дерево, вырванное с корнем, как он сам. Есенин, по мнению Троцкого, «слишком трепетный для времени, в котором он родился». «Здесь моя кровь – я должен быть здесь», – говорит актер (строчку взяла перед премьерой уже из самой книги Прилепина), и зритель тут же проводит свои параллели. Конечно, я как всегда отчасти люблю инверсию и отрицание, через которое и выхожу на нужные мне идеи и смыслы. Если кто-то мыслит прямо и буквально – нам не по пути. Поэтому только очень глупый зритель, увидев зубами держащегося за планшет-сцену Есенина, может разглядеть лишь алкоголика и невменяемого любовника, а также не понять, для чего был выбран именно такой прием и создана такая обманка.
Я уверена, что не художник делает спектакль – он делается сам. Откуда-то свыше. Тут главное собрать и аккумулировать все те потоки, которые проходят через тебя, чтобы никто не мешал и не дергал. Просто нужно слушать и слышать себя, пространство, а для этого нужно состояние покоя.
Мой педагог Клим как-то сказал: «Твой талант тебе не принадлежит – будь осторожнее». Когда Кехман пришел в театр, я поняла, что он тоже работает на таких энергиях, а все остальное – это просто прикрытие для тех, кто не видит и не понимает. Поэтому у него все и получается. Очень особенный Человек, безусловно, поцелованный Богом. Редко говорю такие вещи, но я искренне восхищаюсь, видя, как он работает и на скольких планах. Для меня в театре взаимопонимание с директором очень важно, поскольку здесь без «идейного братства» ты ничего не сможешь сделать. Раз уж мы говорим о директоре, очень важно найти баланс между традицией и ее сохранением и актуальностью происходящего. Мне кажется, ему это удается – он удивительным образом соединяет эти разные поколения, не ломая ни одних, ни других. Согласитесь, что для этого нужна огромная мудрость. Без прошлого нет будущего, но и без будущего невозможно будущее. Это надо примирить и соединить. Именно с такими смыслами он вошел в очень непростой театр и коллектив. Сейчас я понимаю, какой театр он хочет создать. Это не будет театр экспериментов и лабораторий, ведь этого так много, кажется, что основная функция театра уже утрачена. Как и положено академическому театру – он будет работать на большую аудиторию, в котором, безусловно, качество превалирует над количеством. И в этих вопросах он бескомпромиссен – касается ли это декораций, звука, работы режиссеров, актеров. Владимир Абрамович ищет профессионалов высокого класса.
Безусловно, это национальный театр, говорящий именно с сегодняшним зрителем о насущном, при золотом соединении традиции русского психологического театра с современным актуальным театром – мы не можем с этим не считаться, мы не можем игнорировать происходящее вокруг, темп времени, особенно Москвы, нашу на 70% виртуальную жизнь. Иначе мы покроемся паутиной и нас съест моль. За эту актуальность боролся основатель этого театра Станиславский – это будем делать и мы. Мне очень нравится то, что сейчас происходит. Работает практически вся огромнейшая и очень разная и непростая труппа МХАТа. Сейчас уже идут репетиции трех спектаклей: «Жди меня», где занято около 25 актеров разного возраста, часть которых перекочевала из Есенина, «Три сестры» – в обоих составах занято 23 штатных актера, работает над спектаклем корифей этого театра Десницкий, и прекрасная, волшебная, полная чудес «Золушка» Славы Стародубцева, в которой задействован большой ансамбль (более 50 человек). Как видите, только актеров, репетирующих сейчас одновременно, чуть ли не сто человек, а еще все цеха… Поэтому все, кто хочет работать – работают и очень воодушевлены.
Актеров даже такой большой труппы не хватает, пришлось устраивать вновь просмотры и делать добор. МХАТ обрел новое дыхание – выпускники театральных вузов это почувствовали и просто штурмуют театр. Так что труппа пополнилась четырьмя новыми молодыми актерами – очень интересными и очень талантливыми. Только что отыграли три аншлаговых спектакля «Женщины Есенина» в МАМТе, до этого были гастроли в Новосибирске и других городах России. Сейчас готовимся к сложной премьере. Весь планшет будет залит водой – работа с ней, как с декорацией, всегда непростая для постановочной части. Вчера монтировали, примеряли. Заканчивается ремонт.
– На сегодняшний день вы являетесь режиссером, который будет в ближайшее время формировать образ МХАТа имени Горького. И нас очень интересует Галина Полищук как личность. Вы ведь не из театральной семьи: мама – канцелярский работник, папа – авиационный инженер, тоже далекий от театра человек. Вы в свое время работали стюардессой, потом окончили филфак. Вас и сейчас легко представить старшим проводником на борту какого-нибудь воздушного судна!
– Знаете, мне сейчас этот опыт очень помогает в театре. Во-первых, это умение жертвовать собой – на это ты даже проходишь специальные тесты, во-вторых, умение действовать в критических ситуациях. Это ведь все о театре…
– Но все-таки.… Как в вашей жизни появился театр? Когда вы впервые побывали в театре?
– В школе… Как и все, наверное. Смотрели спектакль «Ревизор». Честно говоря, тогда очень не понравилось. Я не могла понять – почему все так кривляются, почему какие-то шутки дурацкие, почему я никому не могу поверить? Тогда не было микрофонов, и театр был такой. А в фойе стоял ослепительно красивый молодой Кац. Наверное, тогда впервые и возникло чувство, что нужно делать все по-другому. Потом мне повезло попасть на курс к Борису Юхананову и Климу (прим.: режиссер Владимир Клименко), а это бруковское направление – «живой театр», «игровой театр» и совсем другие принципы игры и взаимоотношений режиссера с актерами. Можно сказать, что мне очень повезло.
– И все же, как вы пришли к театру, к профессии режиссера?
– Вы знаете, если почитать мою школьную характеристику, создается впечатление, что и школа существовала только благодаря мне (смеется). В школе я организовывала все праздники, все мероприятия, руководила всей работой. Мне хотелось стать актрисой, но я не решилась… Мне казалось, что там – боги, а я – да кто я такая? Просто девочка из Риги. И прошло много времени, прежде чем я решилась поступить в ГИТИС. Можно сказать, что я долго шла к театру. Первым спектаклем, в котором я сыграла, была постановка Клима – там у меня была роль машинистки и это было здорово. А первый спектакль, который я поставила – «Он, она и Франц» у Херманиса в «Новом Рижском театре». Это была очень интересная пьеса, которую тоже написал Клим по мотивам Набокова «Король, дама, валет». Это был мой дипломный спектакль.
– А когда вас заметили?
– Практически с того первого спектакля у Херманиса. Постановка была номинирована как «лучший дебют», почти все актеры тоже попали в номинации.
– У вас есть желание поставить оперный спектакль? Тем более директор МХАТа Владимир Кехман руководит Михайловским театром и на протяжении семи лет возглавлял Новосибирский театр оперы и балета, вероятно, он мог бы поддержать ваш режиссерский дебют в опере?
– Я люблю работать в музыкальных театрах, но с оперой пока не сложилось. Есть мои работы в Клайпедском музыкальном театре и три спектакля с Раймондом Паулсом в Национальном и Балтийском доме в Питере. Желание есть.… Даже были кое-какие планы. Обсуждалась постановка оперы «Мадам Баттерфляй» в Таллинской опере. Сценограф предложил довольно смелое решение – действие должно было происходить на американском авианосце у берегов Японии, а основываться все происходящее на японских и военно-морских ритуалах. Руководство театра отказалось от этого проекта (понятно по каким причинам). Эстония – страна НАТО. Идея была грандиозная, авианосец, с четко расчерченными линиями взлетов и посадок, оркестр в форме морских военных. Я очень надеюсь все-таки попробовать свои силы в оперной постановке.
– Среди ваших любимых литературных произведений – «Старуха Изергиль» Горького. Чем вам интересен именно этот рассказ?
– Наверное, это диктует мой идеализм и романтизм.… У меня был довольно непростой период в жизни – меня с агитировали пойти на выборы на стороне правящей партии, а, как мы знаем, в Латвии все определяет Евросоюз – в тот момент ему необходимо было, чтобы к власти пришла другая партия. В результате я на какое-то время осталась без работы и столкнулась с тем, что описывает Шапиро в своей книге: когда со мной не здоровались при встрече и переходили на другую сторону улицы – я не могла представить, что такое может произойти… Что возникнут проблемы с моим театром «Театральная Обсерватория», открытым при поддержке государства и министерства культуры Латвии. Тогда даже Паулс записал обращение на телевидении с просьбой поддержать нас – на редкость порядочный человек. Но то, с чем я тогда столкнулась – предательство тех людей, от которых я не могла никак его ожидать – было очень больно и сильно меня изменило. Наверное, именно поэтому сейчас меня больше удивляет и поражает человеческая порядочность, чистота, умение жертвовать собой, чем другие человеческие качества. Отсюда – «Старуха Изергиль»!
– А интересен вам современный автор Бернхард Шлинк? Его сейчас нередко адаптируют для театра.
– Повторюсь – я очень люблю социальный и актуальный театр. Люблю жанр современного театра, я говорю именно о термине, о понятие постдраматического театра и его языка.
Театр – это не фильм, который можно спустя время достать с полки и его посмотрят потомки. Театр должен считаться с этим. В конце концов, это входит в профессию, понимать своего адресата. Того, с кем ты хочешь быть в диалоге.
Мне кажется, что и «Женщины Есенина» настолько успешны, потому что в них есть этот современный взгляд, взгляд молодых актеров, другой темп, другая манера подачи материала. Возвращаясь к Шлинку, когда я ставила в Таллине спектакль по «Обрезанию», то самым важным было именно это. История, которая, мне кажется, звучит сейчас еще более актуально, в свете происходящих событий. Герои – два аспиранта, немец и еврейка, дело происходит в наше время в Америке. Прошлое буквально разрушает их любовь, и главный герой решает сделать обрезание, поскольку считает, что только так он сможет искупить вину немецкой нации. Это АБСУРД. И именно этот абсурд происходит в прибалтийский странах, когда от русскоязычной молодежи требуют признания исторической вины. От тех, кто тогда еще не родился… Об этом очень много размышляет Шлинк – мне близко его социальное препарирование людей и событий. Вина прошлого, ответственность поколений порождают новую агрессию и отбрасывают духовное развитие человечества назад. Да, мы не должны забывать историю, должны делать выводы. Но какой смысл продолжать то, что уже нельзя изменить? И как это может помочь двум людям, которые хотят любить друг друга. Как это поможет соседям по лестничной клетке? К сожалению, мы показали спектакль всего два раза, потом он был закрыт, потому что не удалось получить права на театральную постановку. Шлинк неохотно дает свои произведения в театр – предпочитает кино. Но мне он, конечно, очень интересен неожиданностью, нестандартностью его взгляда и анализа. Влюбилась в него еще с фильма «Чтец» с Кейт Уинслет.
– В основном сейчас вы находитесь в Москве и работаете в театре, который переживает новый виток своего развития. Вы как-то говорили, что любите Москву – это все еще так?
– Да, я очень люблю Москву. Всегда! Я любила ее и тогда, когда училась в ГИТИСе. Люблю метро, рассматривать станции и просто гулять. Мне кажется, даже не все москвичи понимают, как прекрасен этот город – его размах, просторы, широкие улицы… Я вожу машину, и в Риге выехать на трехполосную трассу – уже стресс для меня, а здесь – семь, десять полос! Здесь все строится, все растет, все светится. Свобода, движение – это для меня Москва.
– Возвращаемся к теме МХАТа. «Женщины Есенина» – большая ваша работа и непростой для театра материал – литературная биография, а сейчас вы снова рискуете и беретесь за не менее сложный материал – прозу Валентина Распутина. Сложную, даже тяжелую… Я правильно понимаю, что одна из ваших задач в постановке «Жди меня» – напомнить, что было в тех самых 90-х, показать, от чего мы ушли и что могло бы быть сейчас?
– Да, такая задача ставилась. Идея этой постановки принадлежит Владимиру Абрамовичу – Валентин Распутин очень важный автор для него, как и для всего МХАТа. Он сам выбрал этот рассказ и предложил мне его поставить. Но для Кехмана Распутин важен и в личном плане тоже. Помимо возвращения в 90-е – время само по себе радикальное, встает вопрос вечного русского выбора, а у Распутина – непростого выбора (как всегда). Но для меня еще важно и другое – сохранить каждое распутинское слово. «Жди меня» – это ведь очень сильная проза, здесь каждое слово имеет ценность. И это очень хотелось сохранить в форме спектакля. Распутин – волшебный, одновременно социальный и жесткий, и в тоже время такой метафоричный, символичный, образный. Мне кажется, получилось. Понятно, что мы адаптируем героев к сегодняшней среде и делаем спектакль понятным сегодняшней московской публике, но мы, безусловно, сохраняем и идею, и текст автора.
– Расскажете о занятых в постановке артистах?
– У нас два состава. Главную роль – Сеню – будут играть Марат Башаров и Максим Дахненко, который в «Женщинах Есенина» сыграл отца. Наверное, я все-таки расскажу вам одну историю, хоть она и очень личная. В рассказе Распутина герой забрал у бандитов и удочерил девочку. На читке пьесы Марат вдруг обмолвился, что тоже усыновил двух детей – девочку и мальчика из Сирии. Он увидел их в лагере беженцев, и вместе с женой они стали опекунами. Марат признался, что именно поэтому история ему очень понятна и даже разговор Сени с женой в пьесе очень напоминает его разговор с супругой, когда он сообщил, что хочет забрать детей. Это, конечно, просто невероятно…
– Кто с вами в команде?
– Вместе с художником-постановщиком мы делали «Женщин Есенина» – это Айгарс Озолиньш, он сделал эскизы, но пока не знаю, как он будет выпускать спектакль в сложившихся обстоятельствах. На самом деле, в театре работает почти вся моя постановочная и актерская команда из «Женщин Есенина», с которой у меня сложились очень доверительные отношения. Для меня люди, с которыми я работаю, всегда невероятно важны. У меня сейчас довольно много предложений из разных театров, но я отказываюсь, говорю, что не могу работать без своих. Я – не режиссер-кочевник: приехал, сделал, уехал. Нужен дом. Свои. Может это такое женское. Мы вместе с актерами с каждым спектаклем берем новую высоту, и здесь я нашла своих единомышленников. Я счастлива, что все так сложилось – я нашла «своих», в «другой» стране, но очень своих, и очень любимых.
– Вы же наверняка понимаете, что постановка по Распутину – не самый простой путь к коммерческому театру.
Не думаю, что художник способен мыслить в таких категориях и просчитать коммерческий успех. Единственное, на что мы можем надеяться — на понимание. Мне кажется, все мы нуждаемся в этом.
Когда я смотрю первые прогоны, актеры шутят: «Полищук смотрит не на нас, а на зрителей». И это действительно так. Я считываю зрительские реакции: здесь зритель заплакал – значит, молодцы сделали, донесли, здесь мурашки – очень хорошо… Речь не о коммерции и хайпе, а о простом человеческом понимании. Трогает ли зрителя в зале то, что трогает тебя, больно ли ему так же, как и тебе… Мы все хотим понимания, а художник – гипертрофированно. Поэтому иногда режиссер делает это, как в поэзии, через отрицание. Иногда ты сознательно раздражаешь зрителя, делаешь ему плохо, даешь это почувствовать. Это тоже способ взаимодействия и понимания. Именно об этом я думаю, когда работаю над спектаклем.
– Я слышал, что в ваших планах есть «На дне» Горького? Не боитесь браться? Материал ведь тоже довольно тяжелый.
– Да, мы обсуждаем, пишем, обдумываем, как это можно сделать сегодня, почему именно так. Думаю, что это будет Горький в совершенно других реалиях. Когда шла с этой идеей к Кехману, признаюсь, опасалась и не ждала одобрения, но он сказал: «Да, здорово, делаем». А боюсь ли я ставить это? Нет. Я не конъюнктурщик, поэтому не боюсь.
– А как получилось, что звезду «Женщин Есенина» – Андрея Вешкурцева – вы три раза хотели снять с роли?
– Ну, во-первых, Андрей тогда и сейчас — это два разных Андрея. А, во-вторых, это отчасти игры и режиссерские провокации. Режиссер отчасти и тренер – заставить прыгнуть над пропастью и преодолеть себя, свои самые большие страхи — совсем не просто. Вешкурцев умен от природы, у него неимоверная сила характера и харизма. И Андрей стал абсолютным попаданием (не только внешне), но не сразу. Нам вместе и ему самому над собой, и мне пришлось проделать огромную работу, а теперь он, можно сказать, мой любимый актер и самый большой единомышленник. Вот ведь как бывает! Только что вернулись из Петербурга. Играли «Женщин Есенина» на фестивале «Балтийский дом». С Сергеем Григорьевичем Шубом, директором театра, вспомнили, что знакомы вот уже 17 лет, буквально с первых моих спектаклей в Латвии. Оказывается, они уже тогда были такими странными, что их привозили на фестиваль. Это и «Вей, ветерок», и «Гроза» Островского в доме моды Кабановой… И «Полет» с моим любимым актером Андрисом Буллисом. Он рассказал, что уже 11 лет с аншлагами идет мой спектакль «Возвращение в любовь», который мы делали вместе с двумя легендами – Евтушенко и Паулсом. Обе легенды присутствовали на репетициях… Сергей Григорьевич сказал: «Ты не представляешь, как сейчас смотрит и плачет зал». На фестивале сыграли хорошо. Организовалась команда волшебных людей – смотрю на них и горжусь. Конечно, это не просто играть на чужих площадках, но мы доросли. Во второй день в зале зрители даже заняли все проходы.
– В заключение нашей беседы мы хотим еще раз поздравить вас с признанием вашей работы и будем надеяться, что еще не раз встретимся и поговорим с вами о ваших спектаклях. Спасибо за интереснейший разговор!
