Мы говорим: «Этот человек — настоящий художник», имея в виду, что он является истинным мастером практически в любом деле. Это высшая форма признания со стороны общества. Это осознание, что ты не только пользовался профессиональными навыками, но и воспринял какой-то космический посыл, чтобы помочь появиться чему-то новому в нашем мире. Слово «художник» является объединяющим, мирным, несущим надежду на будущее.
Гость рубрики «Культ. Личности» — блестящий художник. В прямом и полном смысле слова — народный художник России, лауреат премии Ленинского комсомола, академик Российской академии художеств, профессор Михаил Сергеевич Омбыш-Кузнецов. Количество регалий мастера зашкаливает, нужно было бы отдать все страницы интервью под этот список, причём все звания, награды присуждались не по выслуге лет или в честь юбилейных дат, а исключительно за конкретные работы. География его выставок — персональных и в качестве участника — весьма широка. Работы Омбыш-Кузнецова находятся в многочисленных престижных музеях России и за ее пределами, в частных владениях коллекционеров из США, Болгарии, Германии, Китая, Италии и других. Также с работами нашего талантливого земляка можно познакомиться в Новосибирском государственном художественном музее.
Мы встретились в мастерской Михаила Сергеевича. Это особое ощущение, как будто мастер пускает на свою территорию, в личное пространство. Легкий запах красок, большой мольберт, огромные окна, высокий потолок, внушительного размера полотна…
ОКСАНА ГАЙГЕРОВА: Михаил Сергеевич, у вас очень крупные в буквальном смысле работы…
МИХАИЛ ОМБЫШ-КУЗНЕЦОВ: Я ведь хотел быть монументалистом. Еще в школе № 74 с 9‑го по 11-й классы я учился в классе художников‑оформителей. Нам повезло с наставниками. Приехали молодые педагоги из Ленинграда и Москвы. Они нас «неправильно» воспитали, увлекли авангардом. Все они были монументалистами. Естественно, после школы я захотел поступать в художественный вуз и поехал в Москву. Попробовал подать документы в институт имени Сурикова, в «Строгановку» (Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова — прим. ред.), но, к сожалению, из-за того, что у меня отсутствовали рисунки обнаженной модели (я ведь учился в школе, такое не практиковали, в отличие от тех, кто заканчивал художественное училище), меня не допустили до экзаменов. По возвращении довольно легко поступил на архитектурный факультет в Сибстрин. Закончил с отличием. Так что художественного образования как такового я не имею. И любовь к монументальному виду творчества у меня осталась. Как и желание рисовать на индустриальную тему. Сплетение труб, инженерных конструкций на заводах всегда завораживали, создавали абстрактные картины.
Вы чувствовали на себе, что среди сообщества коллег по цеху не очень принимают художников, не имеющих профильного образования?
Да, немного держались особняком. Я понимал, что я не свой. Но мне везло в жизни. Еще во время учебы я познакомился с Николаем Демьяновичем Грицюком, которого считаю своим учителем, поскольку каждую неделю я приходил к нему в мастерскую. Он был замечательный человек, прекрасно относился к нам — пацанам, которые бегали к нему на улицу Советскую. Сейчас там мастерская его дочери Тамары. В то время по «Голосу Америки» можно было услышать рассказы о Грицюке как о новосибирском абстракционисте, что не устраивало партийных идеологов. Причем, он не учил меня буквально, я просто приходил к нему, ставил свою работу рядом с его картинами, и все было понятно. Я наполнялся вдохновением, даже творческим злом, хотелось что-то сделать в новых работах. Своими картинами он учил отношению к творчеству.
Если в город приезжал, например, Окуджава, то обязательно встречались в мастерской у Николая Демьяновича. В то время в Академгородке проходили уникальные выставки, которых в СССР больше нигде не было. Например, показ работ Павла Филонова был первым в стране. Позже, когда я был приглашен в «Сенеж», искусствоведы рассказывали об этом художнике, ссылаясь на ту самую выставку в Новосибирске. Я попал в определенный круг общения с художниками. Прекрасное время. Общение с Василием Кирьяновым, Игорем Наседкиным, Виктором Семеновым, потом с художниками Москвы, Ленинграда — все это способствовало формированию моего мировоззрения.
Расскажите, пожалуйста, про «Сенеж».
После того как я сделал серию картин об Омском нефтекомбинате, заводе синтетического каучука, на которые я попал, находясь в этом городе, получил ряд наград, меня стали приглашать для работы в Дом творчества «Сенеж». Это такая творческая дача в Подмосковье, где собирались лучшие художники со всего Советского Союза, человек семьдесят, некая «фабрика звезд», которая была популярна в то время. Мы два месяца бесплатно жили, работали, красили картинки, общались. Все это было в живописном месте на берегу озера, где мы, молодые работали, жадные до творчества. К томуже мы смотрели все выставки в Москве. В «Сенеж» приезжали самые прославленные мастера-художники, искусствоведы с лекциями, что-то рассказывали, показывали. Я считаю, что работа в «Сенеже» стала важным этапом моего становления. По завершении нашей работы приезжали руководители самых знаменитых музеев нашей страны и отбирали картины на ведущие выставки, приобретали в коллекции. Можно было попасть со своими полотнами, например, в Третьяковскую галерею. Это было совершенно изумительно. Сначала я приезжал в «Сенеж» как обычный художник, а через несколько лет уже как руководитель творческих групп.
А сейчас таких поездок для молодых художников нет? Ведь это потрясающая возможность творческого обмена, побуждение к созданию новых работ, оттачивание мастерства и приобретение идей, а также собственное, как сейчас говорят, продвижение, так как результатом встречи была возможность оказаться со своими работами в лучших галереях страны!
Сейчас всё в этом мире изменилось. Художники в этот Дом творчества больше не ездят. «Сенеж» посещают только солидные бизнесмены. Если посмотреть на всех известных художников нынешнего времени, то самые маститые — это те, кто прошел в свое время школу «Сенеж».
А сейчас связи поддерживаются с теми, кто ездил тогда в этот Дом творчества?
Конечно! Как ни странно, с художниками бывших союзных республик мы часто встречаемся в Китае, на выставках и фестивалях. Китайцы хорошо нас принимают и приглашают для творческой работы.
Ваши работы не только украшали выставки, но и находились в интерьерах нашего города, например, в городской клинической больнице № 11, областной клинической больнице…
Да, была одна история, связанная с моей картиной, которая размещалась в 11‑й больнице. На ней были изображены портреты ведущих врачей. Я хотел сфотографировать эту работу для своего каталога, но узнал, что в здании случился ремонт. Долго выяснял, куда дели картину, оказалось, что, когда ее сняли, доктора вырезали свои изображения и каждый унес домой… Я болел месяца три после этого — не ожидал, что так могут поступить врачи.
Пострадала и другая картина, которая висела у холла областной больницы, где была нарисована обнаженная девушка перед рентген-аппаратом. За стеной появилась церковь, и обнаженная натура, видимо, оскорбила чувства верующих. Меня попросили ее «немного одеть». Когда я пришел, то увидел, что картину в некоторых местах порезали. Часа три я ее зашивал. Спустя некоторое время картину я забрал на юбилейную выставку, а потом просто не вернул, побоявшись, что больше ее не увижу.
Михаил Сергеевич, в ваши молодые творческие годы вступали в Союз художников России и получали что-то взамен: внутри Союза распределяли заказы, можно было получить мастерскую, словом, были привилегии, в отличие от свободных художников. Сейчас Союз что-то дает молодым мастерам?
Сейчас всё по-другому. Фактически вступление в Союз художников подтверждает профессионализм художника, его статус, — организует выставки, выступает как профсоюз, поддерживая своих членов, давая художнику возможность реализоваться. Художник сам ищет заказы, покупает за свой счет материалы и т. д. Есть, конечно, очередь, в которой молодые специалисты находятся и ждут, когда освободится мастерская для творчества. Но это случается нечасто. Чаще всего сейчас художники живут за счет преподавательской деятельности. Раньше, к художникам-педагогам относились несерьезно: мол, что он за творец, если тратит свое время на другую деятельность. Сейчас поняли, что это единственный стабильный доход. Например, когда я пришел работать в НГУАДИ (Новосибирский государственный университет архитектуры, дизайна и искусств), понял, что, когда учу студентов, я учусь сам.
Кого вы бы отметили из молодых художников Новосибирска?
Могу сказать, что Евгения Шадрина-Шестакова очень интересная. Моя ученица. Она какое-то время преподавала у нас на кафедре, но сейчас полностью ушла в творчество, и ей это пошло на пользу. Есть совершенно замечательный график Николай Зайков, но сейчас он не в Новосибирске, а в Барнауле. Когда Николай заканчивал институт, мы рассчитывали, что он будет трудиться здесь, но не нашлось ни жилья, ни мастерской, и он уехал. В Барнауле Зайков устроился, стал ведущим художником, организатором множества выставок, сейчас уже профессор. В свое время, когда он только начинал создавать свои графические листы, получил дважды премии на выставках графики в Третьяковке. Роман Ватолкин стал ведущим художником театра Надежды Бабкиной в Москве.
Мои ученики работают и в других городах, и за рубежом, то есть мне есть чем гордиться.
Михаил Сергеевич, расскажите, как рождается картина? Как человек, который берет в руки кисть, понимает, что он хочет что-то нарисовать? Он мыслит образами или не знает после первого мазка, чем все это закончится?
Это сложный вопрос. Бывает по-разному: когда нет интересных идей, а поработать надо и хочется, я беру кисточку, холстик и начинаю красить, не знаю, что именно. Бывает, конечно, жизнь заставляет что-то делать, то, что не интересно, но необходимо. То портрет чей-нибудь пишешь, что-то еще по заказу, то есть находишься все время в каком-нибудь деле. А когда служишь бездельником, то самый хороший способ — взять в руки кисточку и чего-нибудь накрасить. Иногда и заказные работы получаются очень удачными. Вспоминается стишок из книги «Республика ШКИД»: «Писать я начинаю — в башке бедлам и шум, о чем писать не знаю, но всё же напишу». Иногда возникает непредсказуемая ситуация, например, как-то приезжал в Новосибирск немецкий режиссер Бернт Динтер, поставивший спектакль «Медея» для театра «Старый дом». Он также снимал фильм для берлинского телевидения обо мне. По сценарию я должен был что-то рисовать — закрасил кружочек на чистом холсте и в итоге сделал картину, которую назвал «Разговор» и потом много раз показывал на выставках.
Ваш творческий путь длится более 50 лет, это нетипично длинная дорога для человека, который всегда должен где-то черпать вдохновение, искать сюжеты, быть интересным в своих работах. Не чувствуете ли вы потерю интереса к профессии, творческое опустошение?
Как человек ленивый, я все время откладываю какие-то картины или сюжеты на потом, поэтому накапливаются долги перед собой, на исполнение которых и жизни не хватит. Идеи не иссякают, а мне интересно работать.
Мы с большим интересом ждем ваших новых работ, спасибо за искренность!
