С 13 по 22 октября в Новосибирске состоялся очередной Международный джазовый фестиваль SibJazzFest2021. Музыкальное событие, которое проходит в городе раз в два года в стенах Новосибирской государственной филармонии, включало в себя 10 концертов, а также специальную программу для детей и «Джазовую кухню», представленную лекциями и мастер-классом. Фестиваль входит в программу национального проекта «Культура» на территории области и осуществляется при поддержке министерства культуры региона.
Стоит сказать, что организаторы фестивалей, проходящих в последние 2 года, проделывают очень сложную работу по формированию программы и списка приглашённых артистов. Они находятся в состоянии постоянно меняющейся реальности, непредсказуемой и, порой, экстремальной из-за требований и ограничений различных государств, связанных с пандемией. Но, несмотря на сложности, фестиваль SibJazzFest2021 состоялся, был зажигательным и по-своему необычным.
В частности, впервые в Новосибирск в рамках фестиваля приезжал музыкант, представляющий направление, отличающееся от привычного понимания джаза. Риад Маммадов – молодой азербайджанский пианист, исполняющий не только академическую музыку, но и джаз-мугам — синтез классического джаза и восточных музыкальных традиций. Риад получил высшее музыкальное образование, а также закончил аспирантуру в Московской государственной консерватории им. П. Чайковского как пианист и музыковед. Риад, совместно со своими музыкантами, представил программу «Город ветров».
Слушая выступление, я отметила, что с одной стороны, джаз-мугам уносит слушателя к ортодоксальному звучанию восточных мотивов, так как в составе ансамбля есть национальные инструменты: тар, нагара, а ханенде (вокальный исполнитель мугамов) поёт традиционные мугамные мелодии и тексты в характерной азербайджанской стилистике. С другой, переплетение с джазовыми ритмами, общий поток импровизации создаёт ни на что не похожее звучание, будоражащее зажигательным пульсом или вынимающее душу в лирических композициях.
Концерт произвёл большое впечатление на новосибирского зрителя, и они долго не отпускали артистов со сцены.
— В программе джазового фестиваля SibJazzFest2021, который состоялся в октябре в Новосибирске, ваша программа «Город ветров» шла особняком. Вплетение восточного колорита в общую концепцию джазовой импровизации добавило необычности событию. В Новосибирске есть любители и ценители джаз-мугама, которые следят за творчеством исполнителей в этом жанре. Вы, наверное, убедились в этом на прошедшем с успехом концерте. Но, если вспомнить, как возникла эта разновидность джаза и тех, кто внёс большой вклад в создание жанра на азербайджанской земле, мы не можем не упомянуть культовое имя Вагифа Мустафазаде. К сожалению, он прожил недолгую жизнь, но его творческое направление подхватила дочь Азиза, которую поклонники окрестили «принцессой джаза». Она даёт большое количество концертов за рубежом, а также приезжает на родину — в Баку. Удавалось ли вам побывать на её концертах?
-В год, когда она приезжала в Баку, у меня была экзаменационная сессия в Московской консерватории. Я, к сожалению, не попал на тот концерт, но смотрел трансляцию по телевизору и очень хорошо помню её выступление.
—Вы следите за её творчеством?
-Я не могу сказать, что слежу настолько, что знаю весь график гастролей, но я слушаю её альбомы. Мне очень нравится, что она делает, и это классно звучит. А с отцом Азизы — Вагифом — дружил мой папа. Он даже играл в его коллективе на ударных инструментах. Мой папа — художник.
—Как это — художник играл на ударных?
-У людей творческих грани видов искусства стёрты. Баку всегда был прогрессивным городом в этом смысле. Мой папа фанатично относится к ударным инструментам, и было время, когда он аккомпанировал Вагифу Мустафазаде.
—Любопытно, что жанр мугама, как, наверное, любая народная музыка, имеет в своей основе импровизацию, как и джаз. Но культуры, представляющие эти виды музыкального направления, настолько полярны, что их соединение в единое целое само по себе удивительно. Это произошло в Баку. Как вы считаете, почему?
-Я на эту тему написал диссертацию. Вы правы, это парадокс. Традиция западно-европейской культуры, её эстетика слилась с философией и музыкальным лицом всего Востока. Ключом этого явления действительно можно назвать импровизационность. Сложность в том, как две культуры могут сосуществовать вместе. И моя задача в своём творчестве делать это слияние убедительным. Мне в этом помогает историческая основа, академическая база. Для меня важно, чтобы каждая сыгранная нота не просто прозвучала хорошо, но и имела значение и смысл. В своей диссертации я исследую джаз-мугам не только с исполнительской точки зрения, но и с теоретической. Когда удаётся сочетать эти две стороны в творчестве, открываются новые горизонты, потому что культура Востока совершенно необъятная.
Мы все воспитаны на традициях западноевропейской культуры, в сторону Востока же почти никто не смотрит. А там — иные миры, иное понятие времени, чувств, любви. Это очень интересно изучать. Ренессанс на Востоке возник на 5 веков раньше, чем в Европе — в IX-XXI в.в. И на время этой восточной эпохи «Возрождения» пришёлся расцвет мугама.
Мне интересно искать точки соприкосновения между двумя «ренессансами» — восточным и западноевропейским. Это исследование я провожу не только в теме джаз-мугама, мне хочется уходить глубже.
Джаз-мугам — один из поджанров мугама. Я исполняю также мугам-контемпорари (contemporary), мугам в чистом виде. Всё это имеет очень глубокую философию и исторический контекст. И я очень рад, что у меня есть возможность делиться этим со слушателями, в том числе в Новосибирске.
—А если говорить о технической составляющей в исполнении джаз-мугама. Классический джазовый музыкант имеет в своём багаже сотни джазовых стандартов, свободно себя чувствует в полиритмии, знает особенности гармонии, готовит или продумывает определённые интерпретации, которые будет использовать на сцене. А как это происходит у исполнителя джаз-мугама?
-Любой джазовый музыкант знает, как он начнёт импровизацию, как будет её развивать и как закончит. По сути, он варьирует темы в соответствии с разделами классической сонатной формы или сонатным allegro: экспозиция, разработка и реприза. Поэтому достаточно знать ранние сонаты Людвига ван Бетховена или Вольфганга Амадея Моцарта, чтобы понять, как именно строится джазовая импровизация.
Если говорить про то, чем отличается исполнение академической музыки от джазовой, пожалуй, разница в том, какие границы может себе позволить исполнитель. Когда пианист играет, к примеру, вторую фортепианную сонату Александра Скрябина, эти границы более заметны. А когда он исполняет джазовую музыку, их увидишь, разве что, под лупой, но они есть. Где-то шире, а где-то уже.
Подготовка интерпретации перед концертом, как правило, заключается в том, что ты продумываешь, в каком стиле и ключе будешь исполнять композицию на сцене. Джазовые музыканты всё время находятся в этом процессе.
Я поймал себя на мысли, что постоянно строю внутренним слухом какие-то фразы. Если они интересные, стараюсь их запомнить, чтобы потом использовать при выступлении. Причём, эта придуманная накануне идея может всплыть на концерте, а, может, и нет. Весь этот внутренний музыкальный Perpetuum Mobile становится частью тебя самого, потребностью, как воздух.
Что касается направления джаз-мугам, стоит сперва разобраться в принципах архитектуры джаза и джаз-мугама. У джаза есть особенная метроритмическая организация, свои средства музыкальной выразительности, форма. У мугама тоже есть свои основные элементы. В чём-то два жанра пересекаются, но ритмическое мышление у мугама другое. И это влечёт за собой совершенно иные формы временного построения. Также существуют мугамные лады, и у них есть своя специфика, и удивительно то, что они довольно гармонично сосуществуют с джазовыми ладами.
Чтобы это сочетание получилось, нужно обладать тонким чувством вкуса. Это очень важно и довольно сложно. Наверное, для того, чтобы уметь всё делать убедительно, не обойтись без природной врождённой искры, базовых знаний и чувства прекрасного – эстетической составляющей, которая формируется творческим окружением музыканта.
Ещё я бы упомянул один важный момент – это определённая степень свободы, чтобы при знании всех правил и законов жанра можно было ими пренебречь в каких-то случаях для выразительности музыки.
— Для вас было принципиально получить классическое образование? Кто-то вас подтолкнул к этому решению или это был ваш выбор? И вообще, чем вы увлеклись сначала – джазом или академической музыкой?
— Мне очень сложно ответить, ведь я родился в одном из самых интернациональных мест постсоветского пространства, который считался центром толерантности. В Баку звучала самая разная музыка. Все было в миксе, и я не могу сказать точно, когда и что именно мне начало нравиться. Я пошёл в музыкальную школу им. С. Растроповича, занимался музыкой и никаких планов не строил. В конце первого класса сыграл первый фортепианный концерт Кабалевского с симфоническим оркестром. Представьте, маленький мальчик, ноги не достают до педалей, но как-то справляется. Тогда педагоги сказали родителям, что их сын имеет музыкальные способности и нужно развиваться дальше.
Лет с 10 я начал интересоваться джазом, а поскольку школы, в которой велось бы обучение этому виду музыкального искусства, в Баку не было, я получал общее академическое образование, ну а основы джаза изучал по книжкам и записям.
У папы дома были пластинки с записями Билла Эванса, Кита Джарретта, Ахмада Джамала и других джазовых музыкантов. Позже появились видеомагнитофоны.
Папин друг как-то прислал мне из Москвы кассету Штутгардского концерта 1998 года Мишеля Петруччиани, Стива Гэдда и Энтони Джексона. Этот концерт произвёл на меня колоссальное впечатление. Я по памяти перенёс все композиции на фортепиано, разумеется, испортив — и не раз — папин магнитофон, который ломался из-за того, что я снимал каждый звук. С особым вниманием я изучал специфику игры всех инструментов в джазовом ансамбле. Это очень помогает сейчас, так как я хорошо представляю, какого звучания я хочу добиться, и могу попросить своих музыкантов исполнить так, как слышу внутри себя.
— Каким образом вы сочетаете в вашем исполнительском творчестве абсолютно разные стили фортепианной игры, музыкальные направления, которые почти не пересекаются?
— Я был и остаюсь академическим пианистом, даю концерты и делаю записи с классическим фортепианным репертуаром, но в последнее время всё чаще вплетаю в свой график выступлений участие в проектах, связанных с джаз-мугамом.
Кстати, в позапрошлом году я исполнил концерт Моцарта N23 KV.488 в Саратове в сопровождении филармонического оркестра с каденцией в джаз-мугамном стиле. Я сохранил форму моцартовской каденции и вписал в неё свою импровизацию. Публика достаточно тепло это восприняла. Мне было очень приятно.
Иногда моё выступление состоит из двух отделений, в котором одно – академическое, а другое джаз-мугамное. Но это очень сложно сочетать, так как требует больших моральных, физических сил, а еще внутреннего психологического переключения.
— Расскажите о вашем сотрудничестве с Теодором Курентзисом. Оно началось, когда он пригласил вас в Пермь?
— Я сначала познакомился с братом Теодора – Вангелино Курентзисом. Мы встретились на одном из концертов, который проходил в Большом зале Московской консерватории, и между нами завязалась дружба. Потом Теодор пригласил меня присоединиться к креативной команде церемонии открытия первых Европейский игр в Баку 2015 года в качестве специального музыкального советника. Они с Вангелино были музыкальными руководителями церемонии.
Параллельно с этим, после окончания консерватории, я стал приглашённым солистом в Пермском театре оперы и балета им. П. И. Чайковского, где художественным руководителем был тоже как раз Теодор Курентзис. Со временем и Вангелино, и Теодор стали для меня родной греческой семьёй.
Что касается непосредственно Теодора, я помню процесс записей симфоний Малера. То, как он работает, как общается с музыкантами, как выстраивает интерпретацию произведения, которая преодолевает силу притяжения, – я все это впитывал и пытался приблизиться к его мышлению и понимаю музыкального материала. Отдельно заслуживают внимания его репетиции с вокалистами. На одном из Дягилевских фестивалей, где я принимал участие и играл на челесте, я так был заворожён работой Теодора с певицей, что чуть не забыл вступить вовремя. В тот момент образовалась настоящая магия. Он потрясающе владеет знаниями специфики вокального аппарата, а также всех инструментов в оркестре, точно понимает, что и как должно звучать и очень понятно доносит это до своих музыкантов. При этом он очень требователен. Прежде всего, к самому себе.
Прошлой зимой мы играли 5 рождественских концертов в Доме радио. Это был проект на стихи Пауля Целана, и Теодор тоже написал свою музыку, как и другие композиторы — участники проекта. Для меня, как и для многих слушателей, стало открытием, что дирижёр предстал в такой ипостаси. Когда мы с моим другом услышали эту музыку, были так потрясены, что после просидели до утра, обсуждая впечатления от этого концерта. Человек может быть хорошим дирижёром, но не факт, что сможет стать композитором. Но в этой работе Теодор продемонстрировал такое мастерство, которое, пожалуй, ставит его в один ряд с Хиндемитом или Стравинским.
Я очень ценю нашу дружбу. Теодор и Вангелино открыли мне множество горизонтов и стали настоящими учителями. При этом в быту они очень тонкие и человечные.
— Теодор Курентзис – очень неординарный человек. Так сложилось, что в музыкальном сообществе к нему нет однозначного отношения: от крайне негативного вплоть до обожания. Но я помню, когда он был дирижёром оркестра Новосибирского театра оперы и балета, артисты буквально приползали от усталости с репетиций, но лица у них были абсолютно счастливые. Они с восторгом отзывались о нём как о дирижёре. Теодор был для них настоящим авторитетом. Хотя, наверное, спокойным нравом он тогда, как и сейчас, не отличался.
— Всем не угодишь. Возможно, для кого-то он резкий. Я тоже довольно резкий. Но, по-моему, лучше быть резким, но честным, чем когда ты мягкий, но лукавый — это хуже. Когда маэстро на сцене, все его музыканты и друзья болеют за него. И если он решит прыгнуть – вся команда прыгнет за ним. Такова степень любви к нему его коллег.
Мне сложно объяснить гений Теодора, потому что это невозможно выразить словами, эту жизнь нужно проживать с ним вместе. Но я могу сказать, что, находясь рядом с Курентзисом, я получил образование, равное ещё четырём консерваториям.
Фото — Михаил Афанасьев и из личного архива Риада Маммадова.
