Постановки Владимиром Кехманом оперы «Дама с камелиями», а затем «Евгений Онегин» актуализировали ряд вопросов, которые постоянно возникают вокруг постановок не только опер, но и балетов, драматических спектаклей. Насколько вольно можно режиссеру поступать с музыкальным и литературным материалом? Как сказал один тонкий ценитель и знаток оперы: «А кто дал право Кехману так распоряжаться партитурой оперы Петра Чайковского?». Собственно, это и не вопрос, а сформулированное обвинение.
Тут теряешься, как ответить на обвинение в непочтительном отношении к партитуре, ведь с точки зрения авторов таких воззваний Чайковский ‒ это наше всё, наш Памятник. С него можно только опахалом стряхивать пыль, а еще лучше ‒ сдувать.
Вообще, серьезно говоря, это самая выигрышная для обвинителя и при этом самая ужасная позиция даже не по отношению к зрителям, а по отношению к композитору. И неважно Чайковский ли это, Пуччини, Верди и (о ужас!) Вагнер.
Что я имею в виду? Создавать из композиторов, писателей памятники ‒ это самое плохое, что можно для них делать. Начнем с того, что они, классики, не всегда ими были. Посмотрите литературу о Чайковском. Вы увидите, сколько всего намешано было в его жизни. Как порой непочтительно к нему относились. Если говорить об операх, вспомним, сколько было у него проблем с либретто. На какие только хитрости они с братом не пускались, чтобы уйти от критики литературного материала его опер! Моя коллега Марина Иванова в своем материале писала, насколько безжалостно отнесся Петр Ильич к тексту нашего другого гения ‒ Пушкина. Совершенно с ней согласен. Сериал о Пушкине на центральном телевидении, спектакль «Женщины Есенина» МХАТ Горького многое показали и о наших великих поэтах. У какого количества великих можно найти скелеты в шкафу! Стали ли они от этого менее значимы для нашей культуры? Однозначно нет, но они стали ближе нам и понятней.
А, мягко говоря, натянутые отношения Петра Ильича с Мариусом Петипа, который, по большому счету, с первого раза не поставил на сцене императорского театра ни один балет Чайковского целиком? Общение у них шло через директора императорских театров Ивана Всеволжского. Причина? Чайковский, по мнению Петипа, неудобно писал для балета, в отличие от других придворных композиторов, которые писали музыку под точные задания балетмейстера.
Чайковский жил и творил в свое время. Нередко под музыку он подтягивал историю. И так, уверяю вас, работали большинство композиторов, о которых мы по сегодняшний день помним.
Александр Израилевич Рудин, народный артист России, прекрасный педагог и реставратор музыки говорил мне, что, по сути, не сохранилось ни одной партитуры русских композиторов в авторской редакции, это касается и Глинки, и Чайковского. Основные партитуры, по которым работали дирижеры, – это адаптации, транскрипции, полученные от своих коллег. Кто-то что-то помнил, что-то записал, что-то поменял местами, что-то купировал. И сегодня Рудину и его коллегам достает терпения все это очищать, докапываясь до авторского аутентичного текста.
Надо сказать, что Чайковскому повезло больше остальных. Благодаря большой группе специалистов музея композитора в Клину изданы практически все авторские рукописи Петра Ильича.
Все это сказано к тому, что тексты партитур всегда корректировались под задачи, которые ставили перед собой дирижер и режиссер.
Еще один фактор немилосердно влиял на это: время, в которое писалась эта музыка. Во времена Баха, Бетховена, Моцарта, Вагнера аристократия имела много свободного времени, но мало возможностей для развлечений. Они раз в два-три месяца могли пойти на концерт, в оперу. Это еще и был своего рода клуб по интересам, место встречи. К этому событию тщательно готовились. Спектакли, концерты смотрели, слушали, беседовали в антрактах или продолжали беседовать прямо на представлении, флиртовали, демонстрировали наряды. Они никуда не спешили, по полной программе использовали возможность сходить в театр.
Учитывая этот интерес, композиторы писали монументальные полотна. Никому не приходилось спешить на последний автобус или в метро. И сейчас знатоки убеждают нас, что надо исполнять партитуры в том виде, в каком они писались композиторами столетия назад?
И, простите, кто кроме вас, избранных, будет готов высиживать эти полотна? Молодежь, которая на спектакли, длящиеся больше двух часов, не ходит? Да и многие зрители солидного возраста не отстают от молодежи, умудряясь даже во время спектакля зависать в своих телефонах. По вашему мнению, надо стоять на своем, не делая ни шагу навстречу молодым людям ‒ потенциально новым слушателям? Задушить оперу, как сумасшедшая мать, задушившая свое дитя в любящих объятиях?
Кому мы сделаем хорошо, если будем упорно ваять многочасовые полотна? Откуда мы возьмем этих самых готовых слушателей, способных выслушать от начала и до конца четырех- или пятичасовую оперу? В зале НОВАТа 1460 мест, а таких стойких зрителей по всей Сибири и пятисот не наберется.
Один мой приятель очень любит, прилетев в Питер, посетить несколько спектаклей маэстро Гергиева. Там всегда есть что-то новое, неизвестное (говорю без иронии), и вот всякий раз он мне говорит: «Знаешь, ничего, но зад сплющился. Вряд ли еще раз пойду это слушать». На мое предложение послушать новую постановку «Онегина» он ответил: «Я его несколько раз слушал. Что там можно нового узнать?» Могу уверенно сказать, что ни одну арию или хор из тех полотен, что он смотрел-слушал, он не напоет, не намычит даже у себя в голове. Он ходит, как интеллигентный человек, расширяет свой музыкальный горизонт. Послушал то ‒ галочка, послушал это ‒ еще одна галочка. В моем, не театральном окружении, таких два.
Наша история показывает, что с этаким монументализмом и аутентичностью, оторванной от жизни, в последние два десятилетия прошлого века и первое десятилетие текущего, мы изрядно растеряли оперную публику. Были спектакли, когда моя супруга, артистка балета, постоянно, как и все ее коллеги, привлекалась к танцевальным сценам в операх, приходя домой, говорила: «Саша, сегодня в зале зрителей было меньше, чем нас на сцене и музыкантов в яме». Но зато все было аутентично, как полагается.
Вообще, мне кажется, неинтеллигентно противопоставлять себя основной массе зрителей. Я бы тут перефразировал известное высказывание: «Это, товарищи, ком ‒ извините ‒ культчванство».
Подытоживая, я хочу еще раз поставить свой вопрос: «Что лучше для оперы, для слушателя? Делать всё, как когда-то было, или переформатировать всё в форму более понятную для современного слушателя, сохраняя при этом сюжет оперы и все ведущие номера?» Ответ, мне кажется, очевиден. Не надо делать из Чайковского, Глинки, Римского-Корсакова, далее по списку, чугунные памятники. Они, если мы хотим, чтобы их продолжали любить наши современники, должны оставаться для них современниками, я бы даже сказал сверстниками.
Еще один вопрос обнажила постановка «Евгения Онегина». Обвинения в адрес Кехмана в том, что он и не режиссер вовсе, потому он априори поставить ничего не может. Странное высказывание. Кехман имеет диплом ГИТИСа, который, кстати, имеют в стране сотни специалистов, ничем не отличившихся. Диплом без таланта, лишь документ о том, что вы прошли обучение, не более.
Владимир Абрамович, к его чести, в интервью автору этих строк, заявил, что он не один, что он работает с командой: он сам, Юлия Прохорова ‒ профессиональный режиссер и один из ярких представителей питерской дирижерской школы – Михаил Петрович Татарников. В чьем профессионализме здесь можно усомниться?
Кехман – из очень короткого списка театральных менеджеров, которые рискнули публично вмешаться в творческий процесс наряду с режиссерами и дирижерами. У него есть свои жесткие коммерческие рамки, которые он привносит в подконтрольные ему постановки. Основная его задача ‒ чтобы постановка, которая потешила самолюбие тех, кто ее создал за государственные деньги, не оказалась в корзине. У него коммерческие критерии неразрывно связаны с его собственным представлением о том, каким должен быть спектакль, который его команда создает: красивым, светлым, динамичным, если хотите вкусным. Чтобы зрителю на него хотелось прийти не один раз.
Честно говоря, я бы назвал Кехмана продюсером. У него большая насмотренность, необычайная чувствительность к тому, что надо сделать для успеха спектакля. Он не стесняется обсуждать со своими коллегами те или иные варианты решения постановочных вопросов. Он требователен к группе продвижения, к изготовителям декораций, костюмов. Большую постановочную работу проделывают Юлия Прохорова и Михаил Татарников, но все это происходит при самом активном контроле и участии самого Кехмана.
Я вот подумал: напиши, что продюсер спектакля ‒ Кехман, так сразу вопросы исчезнут. Другое дело, что система театральных продюсеров не привита на нашу общественно-культурную почву. Де-факто их мало, но они есть. Де-юре за исключением нескольких частных их нет. Но ответьте на вопрос о том, кем был Дягилев? Продюсеры Стивен Спилберг, Джордж Лукас, Ридли Скотт. Вообще, по статусу продюсер более значим, чем режиссер и музыкальный руководитель постановки. Другое дело, что в России эта должность, так уж назовем ее, звучит по отношению к театру непривычно, относится скорее к кино и шоу-бизнесу. Мне кажется, это наша большая беда. Профессиональных режиссеров много, дирижеров, которые тонко чувствуют музыку, меньше. Значительно меньше. Но вот если бы у нас были знатоки жанра ‒ жестко структурированные продюсеры, то и продукция профессиональных режиссеров и дирижеров “заходила” бы, что называется, гораздо большей зрительской аудитории.
Согласен, в стране должны исполняться оперы, балеты, близкие к аутентичности, многие из которых давно или вовсе не исполнялись. Но для этого есть и, слава богу, Валерий Гергиев. И те, кто хочет посмотреть что-то отличное от мейнстрима, – пожалуйста, в Санкт-Петербург, в Москву. Существует театральный туризм. Периферия вряд ли может серьезно решить вопрос постановки вне мейнстримовских опер. Для этого там нет, прежде всего, необходимого для жизни спектакля числа знатоков и любителей оперы (напомню: зал НОВАТа 1460 человек) Так или иначе, все крутится вокруг двух-трех десятков названий, на которые ходят обычные зрители. Тех, что на слуху. Плюс сегодня есть замечательные HD-съемки спектаклей, которые можно увидеть в больших современных кинотеатрах.
И нашим знатокам. В настоящее время существует большое число аудио- и видеозаписей различных постановок оперы «Евгений Онегин» Чайковского. Что мешает вам наслаждаться полной версией оперы в уютном домашнем халате, с чашечкой ароматного кофе и партитурой оперы на коленях?
Ну а мне, как незнатоку, непозволительно, конечно, давать оценку собственно постановке и исполнителям, но как человеку, много видевшему, хотелось высказать некоторые мысли по поводу.
Первое и самое главное, наверное, что сейчас происходит со мной после целого ряда просмотров спектакля. Чем больше я его смотрю, тем больше хочется. Понятно, откуда такой зрительский накат. Прошло пять спектаклей. Обычно к этому времени ажиотаж начинает спадать, а тут нет. Пять аншлагов, билеты на шестой, февральский показ уже раскуплены. Заявлены показы марта, апреля, мая, тенденция та же. Активно пошла молодежь, сработало сарафанное радио.
Знаю многих балетоманов, которые не ходили слушать оперу. А сейчас, поддавшись на уговоры своих друзей, которые спектакль уже видели, они купили билеты и, оставшись в полном восторге, пошли на ближайший концерт в зал имени Исидора Зака, посмотрели оперу «Опричник», спектакль с нелегкой сценической судьбой, получивший известность также благодаря поддержке Кехмана. Все это говорит о том, что постановка «Евгения Онегина» попала в десятку.
Спектакль представил зрителям целую плеяду молодых имен. Конечно, в первую очередь это Кристина Калинина. Смело могу сказать: сегодня она одна из ярчайших Татьян, в ней совершенны и голос, и манеры, и артистизм. Алена Михаевич своей естественностью, жизненностью, голосом влюбила в себя слушателей. Константин Захаров и наш, пусть и бывший, Сергей Кузьмин – два великолепных Ленских. Артем Акимов – природный Онегин. Именно таким я его себе и представлял. Наконец бас Никита Мухин, с первой большой постановки он стал востребован, уже принимает участие в подготовке оперы «Богема».
А великолепная скрипачка Ольга Волкова – душа Ленского с ее наполненной светлой грустью проходкой через авансцену, исполняющая выраженную музыкальным языком арию Ленского. Такие находки могут быть подсказаны Господом. Казалось бы, ну что тут такого: обычный музыкальный антракт под смену декораций. Ан нет, он превратился в ярчайший номер, мини-спектакль одного музыканта, безмерно талантливой и очень обаятельной Ольги Волковой, которая без раскачки собрала два аншлага в большом и малом залах НОВАТа на своих концертах с оркестром театра и соло.
Наконец еще об одном человеке хочется сказать отдельно. Михаил Петрович Татарников. Сначала «Спартак» в его замечательном исполнении, опера «Риголетто», вызвавшая феерический успех у публики, высочайшие оценки, которые заслужил оркестр под его управлением во время гастролей в Москве. Я уже писал о новом ярком прочтении им партитуры балета «Собор Парижской Богоматери», и вот сейчас, наконец, любимый им Чайковский. Он настолько тактично сделал купюры, поменял несколько частей оперы местами, что, уверен, сам композитор благословил бы такое прочтение лирических сцен. Я давненько не видел дирижеров, которые бы поднимались из ямы на сцену в насквозь мокром от пота костюме. Хотя у Михаила Петровича лишнего веса нет.
Вот, собственно, то, что я хотел бы написать по поводу “бескомпромиссных” суждений наших много образованных критиков о тех своевольных действиях, которые допустил авторский состав, возглавляемый Владимиром Кехманом. Так пусть и дальше идет, не останавливаясь.
