В мае месяце поклонники творчества лауреата Национальных оперных премий «Онегин», лауреата II премии II Международного вокального конкурса Фонда Елены Образцовой «Хосе Каррерас Гран-При», лауреата всероссийских конкурсов и ведущего солиста оперной труппы НОВАТа Алексея Зеленкова узнали о том, что у артиста состоялся блестящий дебют на сцене Немецкой Оперы на Рейне. Наш баритон исполнил партию Мишонне в премьере оперы Франческо Чилеа «Адриана Лекуврер» под управлением маэстро Антонино Фольяни.
Несмотря на столь молодой возраст, сценическая зрелость харизматичного артиста поражает. Сегодня мы являемся свидетелями того, как Алексей сумел зарекомендовать себя не только в России, но и за рубежом. Дебют, о котором мы рассказали ранее, оказался настолько успешным, что Алексей получил приглашение на дальнейшее сотрудничество и уже осенью текущего года выступит на театральных сценах Германии!
Длительный постановочный процесс, пять премьерных спектаклей… По объективным причинам у Алексея состоялся перерыв. Но сейчас! Артист соскучился и вновь вернулся на родную сцену – 28 июля мы стали участниками поистине выдающегося воплощения образа безжалостного Барона Скарпиа в опере «Тоска» Джакомо Пуччини. И это лишь начало. Алексей готовится к целой серии не только имеющихся в репертуаре театра спектаклей, но и будущих премьер: «Севильский цирюльник» (4 августа), «Летучая мышь» (17 августа), «Травиата» (24 августа), «Дон Паскуале» и «Царская невеста».
– Алексей, у Немецкой Оперы на Рейне несколько площадок, верно? Где шла премьера, в которой вы участвовали?
– В Дюссельдорфе, а в Дуйсбурге для нас была сделана репетиционная база – отводилось огромное помещение.
– У меня создалось ощущение, что публика в Германии в большей степени возрастная.
– Вы знаете, насколько я успел заметить, она все же смешанная. После очередного спектакля я обратил внимание, что молодые люди были, но зрелых, конечно, большая часть. Мне понравилась немецкая публика. Она сродни нашей новосибирской – принимала меня, да и весь наш каст исполнителей очень тепло, радушно, как своих. Честно сказать, я опасался и боялся, что в столь сложное время русские артисты (нас было двое) не будут вызывать радость и восторг у европейской публики, но я ошибался. Нас сопровождали продолжительные овации, и мы получили огромное удовольствие! После одного из спектаклей возле служебного входа нас ждали люди – немного, человек двадцать. И тут меня начали спрашивать на немецком, я попросил перейти на английский. Разговор состоялся, и, конечно, только радушные слова и пожелания. Мне понравилось, что все, кто там работают, в том числе и начальство, отнеслись ко мне с теплом – я, сквозь призму своих не таких больших лет, все равно вижу, когда человек говорит искренне, а когда фальшивит. Могу сказать откровенно, что порой жалуюсь сам себе на какие-то недостатки организационной работы здесь, но там, на мое большое удивление, их было больше. Это меня, конечно, разочаровало. В большей степени это было связано, наверное, и с тем, что проект заменили. Он был не слишком готов. Допустим, я приходил ровно в одиннадцать часов, в то время как другие могли немного опоздать – не такие пунктуальные, как мне казалось. Не хочу сказать, что я такой крутой… Меня это удивило! Безусловно, эти нюансы не были закономерностью. В некотором смысле идеализация пропала. Итальянский дирижер очень классный. Но вот основной минус… Там нет корректур. У нас было пять оркестровых репетиций до премьеры, то есть мы сразу пели вместе с оркестром. Это очень плохо, потому что оркестр порой не улавливает жест дирижера, и большинство проблем было связано с этим, а мы были вынуждены останавливаться. С другой стороны, могу сказать, что это, конечно, колоссальный опыт. Еще Вероника Джиоева сказала, что если здесь научишься петь, то на любой сцене будешь чувствовать себя свободно.
– Я догадываюсь, но хочу услышать это от вас.… Откуда возникла Немецкая Опера на Рейне?
– Мы с женой.… Почему я говорю «мы с женой»? Откровенно говоря, в этой области я плохо разбираюсь – когда певцы начинают подавать свои записи в разные агентства. Я не то, чтобы ленился… Просто не знал, куда именно. Моя жена, имеющая большой опыт работы в продюсерском отделе нашего театра, помогла мне грамотно составить резюме и отправить его в различные агентства. Поэтому мой зарубежный успех не был бы возможен без помощи супруги. Правильно говорят: «За каждым успешным мужчиной стоит сильная женщина». Конечно, многие знакомства для меня открыл конкурс Каррераса, на котором я занял второе место. Мое агентство, с которым я сейчас работаю, – это Opera–Connection. Мы пробились и вышли на них. По-моему, где-то за пять месяцев до премьеры мне поступило предложение спеть партию Шарля Жерара в очень крутом спектакле «Андре Шенье». Когда начались эти печальные события, наш проект отменили, потому что режиссером выступил очень известный человек из России. Есть плюс – сказали, что премьера переносится на два года, уже были готовы эскизы. И тут мне звонит мой агент: «Леша, есть беспрецедентная возможность выучить роль Мишонне из оперы “Адриана Лекуврер”». Оставался месяц до начала репетиций… Партия хоть и не такая большая, но музыка сложная. Этот реверанс был сделан в сторону меня и моего коллеги Сергея Полякова. Он также должен был петь в другой опере, но затем ему предложили выучить новую партию. И нашим иностранным коллегам также пришлось подстроиться под новые обстоятельства. Конечно, нас предупредили, что будут некоторые послабления – у них принято знать всю партию к постановочному периоду. Да, петь не в голос, но минимум ошибок… Мы волновались, что нас будут немножко строить за ошибки, но в спешке все удалось выучить и за четыре недели сделать конфетку. Это был беспрецедентный шаг – театр перенес премьеру, но оставил для нас спектакль.
– Но ведь эта опера не из числа тех, на которой делается касса.
– Да, я думаю, что «Адриана Лекуврер» – это, конечно, музыка известная в Европе, но кассу делают именно на опере «Андре Шенье». Она потрясающая!
– Они не боятся ставить такие спектакли? На всех пяти показах был аншлаг?
– Нет, не на всех – на первых двух. Рита (мой агент, живет в Швейцарии) сказала, что такая тенденция пошла после коронавируса. Я застал тот период, когда и в автобусе надо было сидеть в маске… Когда был пятый спектакль, масочные ограничения отменили. Многие перестали ходить в театры, особенно те, кто любит эту музыку – люди преклонного возраста.
– К вопросу о редко исполняемых сочинениях. Расскажите об опыте работы над операми «Замок герцога Синяя Борода» и «Фальстаф» в нашем театре.
– Партия в опере «Замок герцога Синяя Борода» предназначена для баса. Я сразу хотел отказаться, не понимая важность этого проекта для меня. Музыка в этой опере атональная – ее было очень сложно учить. Местами в оркестре звучит какофония, в то время как мне необходимо исполнить определенную ноту. Я даже на спектаклях, а их было четыре, держал в голове ноту, пока в оркестре звучала какофония, чтобы после вступить. Несмотря на сложность проекта, выучка атональной партии дала мне колоссальный опыт в дальнейшем изучении. С партией для баса я справился, потому что нижние ноты в опере берутся при минимальном звучании оркестра. Есть чисто басовые партии не по голосу, например, Кончак или Собакин. Там был крайний низ для баса, но я его озвучивал. Дело даже не в голосе, а в фактуре – интересно было принять участие в современной опере. Постановка Вячеслава Стародубцева, несмотря на иносказательность, замечательна – актерский театр в самом лучшем варианте. И, безусловно, моя прекрасная партнерша Ольга Колобова безупречно отыграла свою роль. «Фальстаф» – это абсолютно другой Верди. Это кладезь мировой оперной драматургии. Партия также была сложной в изучении – очень много скачков, сложных интервалов, рвущейся мелодии. Но роль Фальстафа была по мне… Слегка располневший мужчина за тридцать, любящий вино и женщин. Он уверен в своей красоте и привлекательности, поэтому пишет любовные письма, в том числе и для того, чтобы завладеть деньгами состоятельных дам. Трудной в изучении была фуга в конце – она чисто инструментальная. Постоянные модуляции, смена тональностей. В этом Верди себя превзошел. В «Фальстафе» нет второстепенных персонажей, потому что все завязаны в едином сквозном полотне. Музыкальный материал сложный именно у Фальстафа и Форда, в противовес им, комедийным персонажам, выступает любовная линия Нанетты и Фентона – очень красивая музыка. Роль Миссис Квикли, в шутку разводящая Фальстафа, очень забавно сыграла Светлана Токарева. В постановке Вячеслава Васильевича все эти детали интересно проработаны.
– Вы довольны поездкой в Германию?
– Безусловно! Доволен еще и тем, что мне предложили на октябрь 7–8 спектаклей – «Тоска» в Дюссельдорфе и «Иоланта» в городе Киль.
– Это уже признание. Как бы мы без брутального Алексея не остались?
– Я общался с Дмитрием Михайловичем Юровским. Он, как человек европейский и с европейским образованием, мне сказал: «Леша, я очень рад за вас». Я спросил о возможности так ездить. Он не против.
– Предлагаю обсудить три вопроса. Вы спели «Иоланту», «Тоску»… По текущему репертуару нас ждут еще «Травиата», опера-буффа «Севильский цирюльник» – совершенно иное перевоплощение, а дальше «Летучая мышь» – украшение всех оперных домов. Лично у меня была мечта услышать оперетту именно в исполнении хорошего оркестра и прекрасных голосов.
– Это такая оперетта, что не каждый оперный певец споет.
– Все эти спектакли для вас родные?
– Дело в том, что Скарпиа – полное попадание. Брутальный персонаж, безусловно, злодей. Любящий, страстный, хитрый и не юлит. Он просто говорит: «Я хочу тебя, Тоска» и объясняется в любви похлеще, чем Каварадосси, который рисует Мадонну, похожую на другую женщину, не на Тоску. Как он мог? Если он так сильно ее любит? Скарпиа другой… Он похож немножко на Яго. Берет свое, любит смешивать и вкушать вина. Тоска для него – это жизнь, объект желания. Словно паук, заманивающий в ловушку любимую женщину. С «Севильским цирюльником» приключилась длинная история. Когда началась постановка, мне предложили Бартоло – не Фигаро. Я сразу подумал, что нет. Но потом услышал, что такого типа роли, как буффонный бас, то есть высокий, поют и баритоны. Я чистый баритон и мне местами тяжело исполнять эту роль. Они (роли) у меня живут немножко своей жизнью. Пушкин писал, что его удивило решение Онегина – пойти на убийство своего друга? Я могу приврать, но это было (мне очень повезло с педагогами). Теперь я очень люблю партию Бартоло – бурчащий дядька, любящий Розину. Роль и опера очень приятные. У меня есть фраза: «В опере все умерли и все хорошо». Здесь же – все живы и все счастливы.
– Для оперы это большая редкость.
– Эти оперы нужны! Люди радуются, получают положительные эмоции. Они как антидепрессант. Сейчас будет еще и «Дон Паскуале». Светлые, искрящиеся, искрометные, как «Летучая мышь», где никто не умирает. Не искушенные оперой люди считают, что опера это скучно и в конце все умирают. Нет! «Любовный напиток», «Севильский цирюльник», «Дон Паскуале» – искрящиеся и искрометные оперы, где все живы и счастливы. Люди должны прийти, улыбнуться. Не только пройти катарсис через страдания и смерть персонажа, но и получить радость, удовольствие от классных вокальных номеров. Все знают эти вокальные номера в «Севильском цирюльнике», а уж скороговорку Бартоло…
– Получается, что из ближайших опер две – антидепрессанты.
– Да-да! «Летучая мышь» – это самая классическая оперетта, которую реально не все профессионалы могут ее исполнить. Настоящий антидепрессант! Она настраивает меня больше на новогодний лад – брызги шампанского, все искрится. Что «Севильский цирюльник», что «Летучая мышь» – музыка просто излучает свет! Но у некоторых персонажей встречаются грустинки, скажем, у Альфреда.
– И мы плавно переходим к двум упомянутым премьерам – «Царская невеста» и «Дон Паскуале».
– Да, в «Севильском цирюльнике» я пою доктора Бартоло, а в опере «Дон Паскуале» – доктора Малатеста. Интриган еще тот. Похож на Фальстафа из «Фальстафа». Я думаю, что концертное исполнение – это временное явление. «Дон Паскуале» – это одна из самых известных опер белькантовского репертуара абсолютно везде. Это веселье, смех, мастерский прием, когда скороговорок очень много, когда даже дуэт – скороговорки, доходящие до кульминационного пика. Музыка потрясающая! Думаю, этот спектакль украсит наш театр и в будущем приобретет сценический образ.
– Перед самым отъездом в Германию вы узнали о партии Грязного.
– Тяжелая опера… «Царская невеста» – та опера, где в конце принято всем произнести с выдохом: «Ох, Господи». Это действительно тяжелейшие события. Что должно было произойти с одним из главных исторических персонажей? Грязной – лютый человек. Опричник, для которого человека убить – все равно, что таракана раздавить. Почему он сознался в своей интриге, связанной с убийством Лыкова – оклеветал его и сам лично вонзил кинжал в сердце по приказу царя? Этому могла поспособствовать только божественная любовь! Он увидел эту страдающую Марфу… У меня сердце не на месте, когда я учу партию. «Бояре! Я грешник окаянный! Я Лыкова оклеветал напрасно», – он ее так сильно полюбил, что пожалел в конце, когда она с ума сходит от отравленного зелья. После этого он начинает, конечно, сам сходить с ума, и у него есть страшные слова в конце: «Сам буду бить челом царю Ивану и вымолю себе такие муки, каких не будет грешникам в аду». Это сильно! Эта опера – трагедия о человеке, страстно полюбившего чистую Марфу. Я застал не очень хорошую постановку в театре. Начинал я в хоре (мы сидели в яме). Опера была настолько урезана и непонятна.
– Сейчас над постановкой оперы будет работать высоко профессиональный дуэт Окуневых – папа и сын. Впервые вместе!
– Это супер профессиональный тандем! Сколько мы знаем и прекрасных костюмов и декораций. Окунев старший – величайших художник России. Сейчас очень радостно, что эта опера будет, насколько я понял, с классическими костюмами и декорациями. Масштабно! «Царская невеста» – опера для нашего театра! Честно! И мы все очень рады, что будем над ней работать. Сколько там трагедии, понятной русскому человеку. Прекрасный персонаж Любаша… Когда она поет Грязному знаменитое ариозо «Ведь я одна тебя люблю»! Она готова душу ему отдать, а Грязной неумолим здесь. Его сердце принадлежит только Марфе. В опере очень много русских интонаций, взятых из народа, например, когда поют хвалебную песню Государю: «Слава на небе солнцу высокому…». Я считаю, что, конечно, знатоки Римского-Корсакова говорят о «Китеже», о других его не особо известных операх. Но на мой взгляд, наверное, эта опера самая лучшая! Есть бесподобные «Снегурочка», «Садко»… Для меня самая русская опера – это «Борис Годунов», на втором месте – «Царская невеста». Мы огромный Сибирский Колизей – мы должны восхвалять русскую культуру! Люблю оперу «Жизнь за царя». Мое осознание стать оперном певцом пришло на уроке музыкальной литературы, когда я услышал арию Сусанина. После я вообще больше не хотел заниматься на баяне. Меня так пробило! Я еще пытался подражать. Сколько лет мне было… Ария Сусанина – кладезь всего. Но, скажу вам честно, мое отношение к Глинке неоднозначное. В опере «Руслан и Людмила» очень много лишнего – огромный материал, действие развивается медленно. Вагнера также часто за это критикуют.
– И последнее. Чтобы вы хотели исполнить из того, что у нас не идет?
– Все-таки думаю, что «Риголетто». Я дошел до того, чтобы исполнить эту топовую баритоновую партию. В этом образе все – и любовь, и нежность, и драматизм, и отчаяние. Особенно в конце. С другой стороны, могу сказать, что как любой хороший вокалист – хочу спеть побольше.
Фото Алексей Цилер и Евгений Иванов
